Страница 7 из 10
Гном Гномыч и изюминка: Возьмем его домой.
Всю неделю не переставая лил дождь. У Кишмишки затопило весь их подземный дворец. Одна кладовая с запасами продовольствия осталась сухой. Теперь здесь отсиживалось всё мышиное семейство, к превеликой радости мышат. Они с утра до вечера могли, сидя тут, лакомиться калачиками просвирника да семенами сурепки. Время от времени Кишмишка вспоминала и маленького поросёнка Изюмку.
— Что-то он, интересно, поделывает в такую мерзкую погоду? Надо бы сходить к нему, поиграть с ним.
— Ещё чего! — рассердилась Кишмишкина мама, тётя Мышария. — Их жалкая хижина из тыквы, наверное, уже давным-давно развалилась. Сиди лучше дома да радуйся, что живёшь в добротном земляном дворце. Хоть наш дом залит наполовину водой, но всё равно он лучше пустой тыквы, которую в любую минуту может сожрать прохожая корова. Вот, наверное, посмеялся бы Гномыч, услышь он такие слова. Какая же корова станет жевать тыкву, когда в этой тыкве есть и дверь, и окно, и даже труба дымоходная?
И уж конечно, не страшен был тыкве дождь. Он только дочиста отмыл окна, а вода, скатившись вниз по глянцевитой зелёной стене, собралась в отличнейшую лужу у самой двери.
— Сделай милость, Изюмка, — обратился к нему Гномыч, — выкопай канавку, чтобы отвести воду от крыльца.
— Только нос в глине испачкаю, — заспорил Изюмка. — Разве можно в этакий дождище канавы копать?
«Может, действительно земля здорово промокла в такой ливень?» — подумал Гномыч, взял в руку тяпку и в два счёта управился с пустяковой работой. Отвёл воду из лужи у крыльца. Он уже стряхивал капли с плаща, как вдруг услышал над головой знакомый голос:
— Напрррасно и прррямо-таки стррранно, что ты дома сидишь. Как раз в это вррремя на улице Кузнечиков выставка огоррродных пугал пррроводится.
— Спускайся к нам, приятель! — крикнул Гномыч старому Грачу. — Посуши у огня перышки да расскажи, что ты там хорошего увидел, в городе-то.
— Рррассказать немыслимо, это своими глазами посмотррреть тррребуется, — возразил Грач, стряхнул с крыльев капли дождя, после чего проследовал в тыквенный дом.
— Дядя Грач, а дядя Грач, — оживился Изюмка и поднял вверх свой любопытный-пятачок, — а что там интересного на этой выставке?
— Что, что! — отвечал Грач. — Таких ррраскррра
сивых пугал я и сррроду не видывал. Да известно ли вам, дрррузья, что теперрь в их снар-р-ряжении самое главное — пустые консер-р-р-вные банки?
— Вполне возможно, — подтвердил Гномыч. — Банками можно очень сильно греметь.
Изюмка слушал с разинутым ртом, а Грач продолжал рассказ:
— Из одного гор-р-р-одского огор-р-родного хозяйства привезли пугало, выр-р-р-ядили во всякие журналы с картинками, а поверх этого надели прозрачный целлофановый мешок. Стоит красуется, будто кр-р-ра-ля рррасписная! Две синицы так пер-р-р-репугались, что бр-р-росили свои входные билеты и улетели куда глаза глядят. А ведь синички — отважные птички. Они не привыкли чучел огородных бояться. У меня есть один знакомый, тоже работает пугалом гороховым. Так вот он жаловался: мол, синицы, славки и жаворонки у него все усы повыдёргивали, растащили гнёзда себе строить.
— Слышал и я такие страшные истории, — закивал головой Гномыч. — А какие там, ты говоришь, новые моды на костюмы чучелиные?
— На украшения сейчас идут цепи и кулоны из консервных банок, клипсы жестяные в уши. Словом, всё, что дребезжит, гремит, болтается. Ну, а по части одежды в самой моде сейчас костюмы для огородных чучел, из рогожки да из синтетической соломки сплетённые.
— Гномыч, — захрюкал вдруг снова Изюмка, — давай с тобой на выставку сходим, а?
— В такую непогоду? — со смехом покачал головой Гномыч. — Да в этакий дождь хороший хозяин собаку во двор не выгонит, не то что поросёнка. До костей промокнем. Даже если под зонтиком.
— Мне так хочется! Особенно на громыхающее пугало посмотреть желаю. И на соломенное тоже.
— Да я тебе соломенное, если хочешь, и сам смастерю, — посулил Гномыч.
Но Изюмка отмахнулся:
— Самодельного пугала кто же испугается?
Тут дядюшке Грачу неловко сделалось. Решил он помочь Гномычу, принялся отговаривать Изюмку от выставки.
— По правде сказать, — заметил он, — нет на этой выставке ни одного пугала, чтобы оно такую серьёзную птицу вроде меня напугать могло. Разве это пугала?! Вот раньше бывало: ох, что за пугала были! Уроды, самые настоящие страшилища! Ан, вышли они нынче из моды. А теперь какие это пугала — куклы! Словом, игрушки какие-то.
Лучше бы дядюшка Грач и не говорил такого. Тут на Изюмку вообще никакого удержу не стало.
— Игрушки! Хочу смотреть игрушки! — завопил он.— Слышишь, Гномыч? Куклы там, оказывается, показывают, а не пугала вовсе. Идём поскорее на выставку. У меня же плащ из листьев подорожника: он-то не промокнет!
— Ах, Изюмка, но ведь и трава тоже мокрая, — стал его уговаривать Гномыч. — Пока до выставки доберёмся, до нитки промокнем.
— И зачем я затеял этот ррразговоррр? — пожалел дядя Грач. — Ладно, скоррро завечер-р-р-еет, пор-р-ра, видно, и мне домой.
Все втроём они вышли из тыквенного домика. Грач, попрощавшись, сразу же полетел к себе, а Гномыч и Изюмка — по мокрому, подёрнутому пеленой тумана лугу — в сторону неблизкой улицы Кузнечиков.
Вода у них под ногами так и хлюпала. Они кое-как добрались до гриба сыроежки, гда находилась остановка полевого автобуса. Под шляпкой грибка не было ни одного ожидающего.
— Видать, только что ушёл автобус, — недовольно проворчал Гномыч, сердясь на самого себя, что уступил упрямому поросёнку, а не остался дома в своей тёплой тыквушке.
Вдруг и Гномычу и Изюмке показалось, что неподалёку кто-то плачет.
— Может, это кукушка слёзки льёт? — предположил Изюмка.
Но Гномыч хоть и знал, что кукушка не плачет, всё же подошёл к зарослям травки, которую называют кукушкины слёзки, и прислушался.
И вдруг, к своему удивлению, видит: под одной былинкой, в ямочке, лежит, свернувшись калачиком, рыже-бурый хомячок. Изюмка тоже к нему подбежал и тоже удивился. А Гномыч спрашивает найдёныша:
— Ты-то что тут делаешь, бедный хомячок?
— Плачу, — отвечает хомячок.
— Вижу, что плачешь. А почему? — вмешался Изюмка. — Почему ты плачешь… как, бишь, тебя там?
— Фадейкой меня звать, — сообщил хомячишка, хлюпая носом. — А плачу я потому, что выпал из корзинки.
— Из какой ещё корзинки? — удивился Изюмка. — И как ты мог из неё выпасть?
— А я копошился, — всё ещё посапывая носиком, сказал хомячок.
— Я, кажется, начинаю понимать! — воскликнул Гномыч. — Кто-то, наверное, вёз на рынок целую корзину всяких зверьков — морских свинок, белых мышей, хомячков. А когда садился в автобус, один из зверьков — хомячок Фадейка — и выпал из корзины.
— И что же теперь с ним станется? — с отчаянием в голосе спросил Изюмка.
— Придёт водитель, скажем водителю.
— И-и-и! — послышался снова тонкий, протяжный плач.
Тут уж и у поросёнка Изюмки хвостик начал подозрительно загибаться вниз. А дождь всё хлестал и хлестал по земле не переставая.
— Возьмём его к себе домой? — чуть не плача проговорил Изюмка.
Но Гномыч, словно предвидел это, сразу же возразил:
— Нет, Изюмка, об этом не может быть и речи.
— Давай возьмём! — жалобно захрюкал поросёнок. — И мне тогда будет с кем играть.
— Мало ли у тебя приятелей, что ли?
— Много. Но они же все не с нами вместе живут.
— И без них предостаточно жильцов в нашей тыкве…
Но потому ли, что изо всех сил зарыдал бедный хомячок, или дождь приударил ещё сильнее, или очень уж жалостливо смотрел Изюмка, только сжалось сердце у Гномыча, и он сказал ласково:
— Ладно, Фадейка, так и быть, идём с нами. Изюмка завизжал, запрыгал от радости, а Гномыч
завернул маленького Фадейку в лист подорожника и взял его к себе на руки.
— Возьмём к себе, возьмём к себе! — орал поросё-
нок Изюмка, совсем позабыв и про дождь, и про выставку огородных пугал. И, только увидев, что Гномыч несёт Фадейку на руках, вдруг остановился.
— Гномыч, это… как же, а я?.. Меня ты тоже возьмёшь на ручки? — спросил он.
— Тебя? — улыбнулся старый гном. — Так ты же большой. И тяжёлый. На вот тебе лучше зонтик. Держи и шагай следом за нами!
Изюмка так и обмер. Взял в руки зонтик, как ему велели, и молча засеменил следом за Гномычем, который шёл с хомячком на руках. И так ему стало обидно, что раньше Гномыч с ним возился, как с маленьким, а теперь — на тебе! Отыскался кто-то другой, ещё меньше его, Изюмки. Он уж и не рад был, что они нашли Фадейку.
