Страница 9 из 12
Питер Пэн в Кенсингтонском Саду (повесть)
Обе они, как и сирень, и магнолия, опирались на палки, которыми огораживают саженцы. Мейми раньше не понимала, для чего эти палки нужны. Она побрела дальше и тут увидела… первую в своей жизни фею. Вернее, это был мальчишка-эльф, который бежал впереди нее и захлопывал ивы. Он нажимал на пружинку в стволе и ивы захлопывались, как зонтики, осыпая все вокруг снегом с ветвей.
«Ах ты, негодник!» – закричала Мейми, ибо она прекрасно знала, как противно, когда капли с зонтика падают тебе за воротник. К счастью, озорник был уже далеко и не услышал Мейми, зато ее прекрасно расслышала хризантема. «Что же это творится?» – во мутилась она. И вскоре все растительное общество собралось вокруг девочки.
– Конечно, это не наше дело, – заявили ей, пошептавшись между собой, самые старые деревья, – но нам кажется, что вы не имеете права находиться здесь в столь неурочный час и, скорее всего, к глубокому нашему сожалению, мы должны сообщить об этом досадном недоразумении феям. Что вы сами об этом думаете?
– Я думаю, – твердо сказала Мейми, – что так делать не следует.
Это несколько сбило деревья с толку.
– Я бы не стала вам перечить, – уверила их Мейми, – если бы была неправа.
Старые деревья еще долго качали кронами, присвистывали и шептали: «Ну и дела», «Такова жизнь», но Мейми вдруг стало жалко тех из них, которым не на что было опираться, и она сказала с состраданием:
– Прежде чем отправиться на бал к феям, я была бы счастлива прогуляться с вами по аллее. Пожалуйста, не откажите в любезности, обопритесь на меня…
И она около часу сопровождала их в прогулке вдоль аллеи, поддерживая за ветви и помогая переставлять скрюченные корни. С экзотическими деревьями она вела беседу на изысканном английском, как учили ее взрослые разговаривать с иностранцами. Правда, она так старалась, что не поняла ни слова ни в их ответах, ни в своих собственных, ужасно замысловатых вопросах. В общем, они остались довольны друг другом, хотя некоторые деревья капризно укоряли Мейми, что она с Дороти и Грейс прошлась дальше, чем с ними. А некоторые кололи ее своими шипами, – конечно, не нарочно, и Мейми была слишком воспитанной леди, чтобы расплакаться из-за такой ерунды.
Единственное, что ее беспокоило, так это бал. Ведь время наступило вполне бальное. А больше ничего в ночном безлюдном Саду она не боялась. Страх исчез, потому что наступила ночь, а в темноте, как вы знаете, Мейми становилась странной девочкой.
Деревья ни за что не хотели отпускать ее. «Если феи увидят тебя, то обязательно защиплют до смерти… или приставят навсегда нянькой к своим детям… или превратят тебя во что-нибудь ужасно скучное, например, в вечнозеленый дуб», – и все деревья устремили нарочито сочувственные взоры на вечнозеленый дуб. Сами-то они дрожали своими голыми ветками и страшно завидовали всем вечнозеленым.
– Ой-ой-ой, – язвительно ответил дуб, – как это скучно: стоять здесь застегнутым на все пуговицы и любоваться вечно дрожащими голыми созданьями!
Эту фразу деревья не без основания приняли на собственный счет, и настроение у них испортилось. Они мрачно посулили Мейми все мыслимые ужасы, если она только посмеет сунуть нос на бал.
От лиловой лещины девочка узнала, что двор сейчас не в самом лучшем настроении. Причиной тому – несокрушимое сердце Герцога Рождественских Маргариток. Он был Восточным эльфом, невыносимо капризным, самовлюбленным и безразличным к другим. Королева Мэб, правительница Сада, была уверена, что ее дочери очаруют Герцога, но – увы! Его сердце, как констатировал личный доктор Герцога, оставалось совершенно холодным. Этот пожилой и сведущий в вопросах исцеления недугов эскулап исследовал сердце своего пациента всякий раз, как тому представляли очередную хорошенькую придворную, затем доктор разочарованно тряс своей лысой головой: «Холодно, совсем холодно!» Королева Мэб была просто вне себя, она, во-первых, приказала придворным плакать целых девять минут, а затем всю ответственность за происходящее возложила на Купидонов и принудила их носить дурацкие колпачки, пока сердце Герцога не оттает.
Обнаружить место проведения бала оказалось несложно: из всех населенных феями и эльфами уголков Сада к нему тянулись цветные ленточки, чтобы приглашенные шли по ним, как по дорожкам, не боясь испачкать платье.
В этот раз ленточки были красными и замечательно смотрелись на белом снегу.
Мейми пошла вдоль одной из них, стараясь держаться в тени деревьев, и вот наконец она увидела длинную вереницу фей.
Впереди бежали шесть слуг и расчищали дорогу, за ними следом – шесть форейторов, и столько же замыкали шествие. В середине шествовала Первая Фрейлина в платье с длинным шлейфом, а в этом шлейфе, поддерживаемом двумя пажами, как в гамаке восседала прелестная юная фея. Она была укутана в золотой дождь, но самым примечательным в ней была ее шея – бархатистая на ощупь и благородного темно-синего цвета.
Такая шея наилучшим образом оттеняет роскошные бриллиантовые украшения. Перед балом все знатные феи слегка покалывают свои шеи перышками – так, чтобы к коже прилила их аристократическая голубая кровь. Не верите? Тогда загляните в витрины ювелирных магазинчиков – вы увидите там синие бархатные бюсты, увешанные драгоценностями. Ювелиры позаимствовали этот секрет у фей.
Мейми отметила, что все участники процессии были чем-то раздражены и феи задирали свои носики даже выше, чем это считается у них приличным. Мейми, посмотрев на их надменные мордашки, решила, что непомерно задранные носы – еще одна причина, по которой сердце Герцога остается холодным.
И вдруг возле мостика через подсыхающую лужу Мейми заметила еще одну фею. Но Боже, в каком плачевном виде она была! Бедняжка свалилась в липкую прибрежную грязь и отчаянно барахталась там, увязая все глубже.
Мейми, с присущим ей добросердечием, кинулась на помощь малютке, чем напугала ее до полусмерти. Впрочем, уже через минуту фея преспокойно сидела у нее на ладошке и весело болтала. Она сообщила Мейми, что зовут ее Брауни, Брауни-Смуглянка, что она – простая уличная певичка, но все равно направляется на бал. Глупо не попытать счастья. А вдруг Герцог выберет ее?!
– Конечно, – вздохнула Брауни, – для Герцога я слишком проста…
Девочка смутилась-для феи ее знакомая и правда была довольно неказиста, поэтому Мейми замялась с ответом.
– Я вижу, вы тоже думаете, что у меня нет никаких шансов, – в отчаянии воскликнула Брауни.
– Я этого не сказала, – уклончиво ответила Мейми. – Конечно, ваше лицо и впрямь простовато, но… – Мейми умолкла, ругая себя за чудовищную бестактность.
К счастью, она вспомнила один случай с ее папой. Как-то раз он пошел на благотворительный вечер, где самые знаменитые леди Лондона, точнее, жены самых знаменитых джентльменов, а также их дочери, сестры и прочие родственницы в бриллиантах и перьях старались обратить на себя всеобщее внимание в надежде на главную награду сезона – титул Королевы Бала. При этом им надо было еще прикидываться добрыми – в специальные бархатные мешочки, вышитые золотыми нитками, они собирали мелкие монеты на строительство приюта для сирот… Папа вернулся домой поздно и в плохом расположении духа. Но вместо того, чтобы сделать маме замечание, что она не следит за модой, чурается общества и сидит тут со штопкой у камина, он вдруг кинулся к ней, расцеловал в обе щеки и воскликнул:
– Ты не представляешь, дорогая, как приятно снова увидеть нормальное человеческое лицо!
Мейми рассказала эту историю исключительно для того, чтобы немножко утешить Брауни, но на фею рассказ произвел неожиданное впечатление: теперь она НЕ СОМНЕВАЛАСЬ, что Герцог выберет именно ее! Она вприпрыжку поскакала по ленточке, крикнув напоследок, чтобы Мейми не вздумала идти следом, а то Королева Мэб ее накажет. Но Мейми уже видела невдалеке волшебное сияние, и ничто не могло заставить ее отступить. Она подкралась поближе и спряталась в тени испанских каштанов.
Огоньки исходили от тысяч светлячков, которые, цепляясь друг за друга, образовывали причудливые гирлянды над танцевальным кругом. Толпы эльфов и фей пришли поглазеть на празднество, но все они держались в сторонке и были одеты попроще, чем знатные особы внутри круга. Мейми даже прищурилась, ослепленная блеском этих сиятельных особ.
Ее очень рассердило то, как вызывающе демонстрировал свое равнодушие Герцог Рождественских Маргариток. Холодность сквозила в каждой черточке лица Его Мрачной Светлости. Самые прелестные феи подходили к Герцогу, надеясь на его одобрение, и разражались слезами даже прежде, чем прислуга выкрикивала: «Следующая!», ибо приговор заранее был написан на скучающем лице капризного эльфа.
Особенно Мейми стало жаль Купидонов. Они робко жались в самом темном месте и, услышав очередное «холодно, совершенно холодно», все ниже и ниже опускали свои попавшие в немилость милые головки в дурацких колпачках.
Мейми ужасно расстроилась, не обнаружив на балу Питера Пена. Дело в том, что как раз в эту ночь его лодочку затерло льдинами на Серпантине, и он храбро боролся со смертельной опасностью, разбивая лед своим понарошечным веслом. Феи вряд ли заметили его отсутствие, потому что были неспособны танцевать, так тяжело было у них на сердце. Они забывают про танцы, когда печальны, и вспоминают, когда веселы. Дэвид сказал мне как-то, что феи обычно не говорят: «мы счастливы», а говорят: «мы танцевальны».
Итак, все выглядели весьма нетанцевально, как вдруг веселый, звонкий смех нарушил гробовое молчание. Конечно, это появилась смуглянка Брауни и решительно заявила о своем желании быть представленной Герцогу.
Мейми подалась вперед, приготовившись увидеть, как развернут ее подружку, потому что у бедняжки действительно не было никаких шансов. Ведь она выглядела такой нелепой и жалкой. Это все понимали и начали сочувственно (а кое-кто и злорадно) шушукаться. Всем все было ясно. Всем, кроме… Брауни. Она весело и уверенно приблизилась к Герцогу.
