Страница 12 из 21
Двое на одном велосипеде (повесть)
Вася явился минут через десять, с ним был не один Крылышкин, а ещё три малыша и Эдька. Зачем Вадька притащил и его? Впрочем, тот, наверно, каким-то образом пронюхал и явился без всякого разрешения.
Санька громко сказал: «Пускаю!», снял с борта брига катушку-лебёдку; вторая, с нитками, находилась на корме и могла свободно вращаться, сматывая нитку.
Санька отпустил бриг. С наполненными вечерним ветром парусами он помчался наискосок по Мутному пруду, и на нём незаметно разматывалась тонкая нитка.
Бриг летел вперёд, разрезая поверхность пруда, и от него шарахались в сторону водомерки и какие-то водоплавающие жучки.
— Урра! — закричал Вася.
Крылышкин поддержал его, а Эдька зажал ладонями уши и демонстративно скривился.
— А зачем эта нитка? Какую она играет роль?
Санька не захотел отвечать.
«Пират» пересек Мутный пруд, с разгона уткнулся острым носом в глинистый берег. И когда Санька принялся за ручку вращать лебёдку, виток за витком нитка стала наматываться на барабан, и бриг медленно, кормой вперёд, двинулся к Саньке.
— Ты гений, Санька! — крикнул Вася. — Какая механизация!
— На уровне шестнадцатого века! — съязвил Эдька. — Когда ни пара, ни электричества не было… Я бы придумал что-нибудь посовременней…
— Васька, — перебил его Санька, — вот тебе спичечный коробок, насобирай кузнечиков, божьих коровок и другую живность…
— Я тоже буду… Можно? — подал голос Крылышкин.
— Валяй.
— А крыса вам не нужна? — спросил Эдька. — Могу принести.
— Нужна, нужна! — сказал Санька. — Поймай её, пожалуйста, и посади себе в рот…
Вася с Крылышкиным и Марина засмеялись, а Эдька не нашёлся что ответить и брякнул:
— Дурак ты, Санька! Губошлёп!
— От дурака слышу… — без всякого энтузиазма — он не любил браниться — ответил Санька, вращая ручку лебёдки.
«Пират» медленно приближался. Вдруг Санька заметил на другом конце пруда мачеху. Минут пять стояла она неподвижно и молча смотрела на «Пирата». У Саньки засосало под ложечкой.
— Марин, смотри, — шепнул Санька, — как бы…
— Вижу. Не бойся. Дай мне покрутить ворот.
Марина со смехом стала вращать ручку.
Её мать скоро исчезла.
Вася с Крылышкиным бегали по лужку и ловили кузнечиков. Один раз Вася спросил, ловить ли бабочку, и Санька ответил, что бабочек трогать не нужно.
Смеркалось; едва заметный прозрачный парок начал куриться над прудом и полями. Отчётливей стал доноситься рёв машин на автостраде и бетонке и отдалённый лай собак.
— Ну скоро вы там?! — крикнул Санька, когда бриг причалил к мостику.
Мальчишки прибежали, и Санька приоткрыл коробок и впустил на палубу «Пирата» разношёрстную команду — трёх красных в чёрных точечках божьих коровок, с десяток кузнечиков и большого жука с блестящей чёрной спинкой.
Затем Санька оттолкнул бриг.
Ветер снова упёрся в белые паруса, и корабль понёсся наискосок через пруд. Было видно, как кузнечики неуклюже расхаживали по его палубе и косились на воду, а божьи коровки, как испытанные морские волки, сразу полезли по мачтам вверх.
Санька был уверен, что, достигнув кончиков мачт, они благополучно улетят, как улетают с поднятого вверх пальца, особенно если ещё пропеть заклинание: «Божья коровка, улети на небо, принеси оттуда мне кусочек хлеба…»
— Совсем не умно, — процедил Эдька. — Я бы не то придумал…
Санька почувствовал, как начинает подниматься раздражение.
Эдька всегда завидовал ему, старался оговорить его, уколоть, опорочить все его дела в посёлке. Чем лучше были дела и настроение у Саньки, тем охотней наскакивал на него Эдька, совал палки в колёса. А когда Саньке было плохо — что-то не ладилось или на него нападали взрослые, — Эдька, пряча в губах улыбочку, на какое-то время примолкал. Санька старался не замечать его, и это ещё больше злило Эдьку.
На этот раз его наскоки задели Саньку. Возможно, потому, что сам он не был до конца доволен бригом. Чего-то ему не хватало. Наверно, должен быть более зловещим и лихим.
А может…
Вдруг Санька всё понял. Понял, чего не хватает бригу, и сказал:
— Марин, будь другом, принеси из дому чёрный фломастер.
— Зачем?
— Сейчас увидишь… Ну, Марин!
Через несколько минут она вернулась.
Она вернулась как раз в то время, когда «Пират» снова был притянут ниткой с противоположного берега, — на этот раз ручку лебёдки крутил Вася.
Санька поднял бриг, выпустил на берег экипаж — кузнечиков, жука и не решившуюся улететь божью коровку. Затем вытащил из гнезда переднюю фок-мачту с самым большим парусом и на полотне паруса чётко и устрашающе, как на трансформаторных будках и столбах с электропередачей, нарисовал фломастером череп с оскаленными зубами и ямами глазниц, а внизу — две перекрещённые берцовые кости.
На «Пирате» и парус должен быть пиратским! Правда, паруса на таких кораблях обычно бывали чёрными, а череп с костями — белыми. Ничего, и так сойдёт…
Санька воткнул фок-мачту на место, и Вася с Крылышкиным и другие малыши заахали от восторга.
А Эдька отрезал:
— Белиберда, не страшно!
А вообще-то, честно говоря, было страшновато. Даже Саньке было немножко не по себе от этого черепа с костями, от чёрной смерти, глядевшей с паруса его брига. Не верилось, что сам нарисовал, и так легко, так быстро…
Но главное было впереди.
Поставив бриг на Воду, он достал спичечный коробок, приоткрыл по бортам два длинных люка, поджёг в них промасленные шнуры и оттолкнул бриг подальше от мостка.
Ветер подхватил и понёс его, закачав на мелкой волне.
И вот когда бриг был метрах в шести от берега, в воздухе лопнул выстрел, и над стволом крайней пушки левого борта заструился белый дымок. Затем лопнул второй, третий, четвёртый, пятый выстрел…
Малыши продолжали кричать от радости. Да и Марина по-мальчишески хлопнула Саньку по спине:
— Ого! А ядра в нас не попадут?
— Холостыми бьёт, — сказал Санька и, признаться, был доволен работой корабельных пушек.
Он осторожно потянул за нитку, «Пират» повернулся к берегу другим, правым бортом.
Тотчас грянул залп, и на воду стал оседать дым и чёрные хлопья сгоревшей бумаги.
Ребята подбегали к Саньке, впопыхах обнимали, жали руку, спрашивали, как он догадался построить такую многопушечную штуку. Лишь Васька не лез к нему. Курносый, с растрёпанными золотисто-белыми волосами, он вдруг подскочил к Эдьке и толкнул в грудь:
— Ну как — белиберда? Что ты скажешь теперь? Что?
— Потрясающе! Эпохально! Гениально! — завопил Эдька, и сердце у Саньки сжалось от обиды. — Такой бриг надо в музей, под стекло! Не дышать! Трястись над ним!
Санька до боли закусил губу.
— Петух, включи механизм возвращения, — сказал он Крылышкину и подал маленькую лебёдку.
Крылышкин стал стремительно крутить ручку.
Бриг быстро приближался к берегу, и в сгущавшейся темноте смутно светлели над водой его паруса.
Санька не дождался его возвращения.
Крикнув: «Мальчики, погодите! Ещё не всё!» — он рывком вскочил с мостка, помчался на участок к своему полуигрушечному, полунастоящему домику, достал из-под матраца тяжёленький, с торчащим шнурком спичечный коробок — если бы в нём были спички, он был бы куда легче!
Прибежав к пруду, Санька открыл другой люк на полубаке «Пирата», сунул коробок внутрь. Поджёг шнурок и почувствовал, как к горлу подступили слёзы. Наверно, это было безрассудно, странно, глупо… Но пусть будет так.
Сильным толчком Санька оттолкнул бриг от берега…
И закричал:
— Спасайсь, кто может!
Мальчишки, ничего не понимая, остались на мостке, и тогда Санька стал сгонять их, сталкивать на берег. И Марину потянул за руку.
Санька знал — никакая опасность ребятам не угрожает, и всё же хотел отогнать их подальше: мало ли что бывает. Ветер относил бриг к середине пруда, и было хорошо видно, как горит огонёк на шнуре.
Но никто ничего не понимал… Никто!
Даже Саньке не очень верилось, что вот сейчас это случится.
— Смотрите! — крикнул он. — Все смотрите на бриг!
Новые голоса послышались возле пруда. Борис с десятиклассником Серёгой, рослым, как студент третьего курса, с пробивающимися усиками и басовитым голосом, подошли к мостку.
Серёга был с карманным фонариком. Он осветил по очереди лица ребят, мосток и уже совершенно тёмный пруд.
Борис, заметив Крылышкина, глухо сказал:
— Ага, и ты здесь!
В это время раздался взрыв.
Столб ярчайшего огня взлетел в воздух, отразившись на мгновение в воде, вырвал из густой темноты кусты у берега и ребят возле мостка. Облачко чёрного дыма стремительно взмыло вверх, и стало очень тихо. И пронзительно, до рези, до слёз в глазах стало видно, как горят паруса брига, как тлеют его мачты и реи. И огонь зловеще отражался в воде.
— Сань, зачем ты это сделал? — плачущим голосом закричал Вася.
Другие тоже закричали, даже Марина и та стала ругать и корить его.
— Это не я сделал, а предатели! — ответил Санька. — Один среди нас! Он подал сигнал другому предателю на бриге, и тот взорвал корабль… Предателей ругайте, а не меня!
— А кто среди нас предатель? — спросил Вася.
— Если бы я знал! Но он есть, есть… Он затаился и ждёт случая, чтобы навредить нам…
— Трепач ты, вот кто, — сплюнул Эдька.
— А предатель на бриге? Он бросил факел в пороховой погреб? — подал тонкий голосок Крылышкин. — А он не погиб?
— А ну проваливай отсюда, пока сам не пошёл ко дну! — недобро сказал Борис. — И чем быстрей, тем лучше! Ну? — Он молча взял Крылышкина за ворот рубахи и так потряс, что у того беспомощно заболталась на тонкой шее голова. — Тебя кто звал сюда?
Санька почувствовал лёгкое удушье. Борис был старше его, наверно сильней, но Санька терпеть не мог такого. Он шагнул к Борису.
— Я звал. Оставь его… Он ведь маленький, а ты… Откуда в тебе столько злобы? — Санька цепко схватил руку Бориса, всё ещё державшую Крылышкина за ворот рубахи. — Кому ты мстишь?
— Тебя он выдал пастухам, а ты и рад? А я — другой человек, у меня крепкая память, я не забываю подлости, и я не хочу, чтобы он здесь торчал! Я видеть не могу этого болтуна и слюнтяя! — Борис другой рукой стал срывать Санькину руку и резко оттолкнул его, так что Санька чуть не упал и больно стукнул в грудь Марину и в плечо Васю, стоящих рядом. — Нечего здесь делать соплякам!
— Отойди, — попросил Санька напряжённым голосом, едва сдерживая себя. — Он не виноват… Отойди, ну? И отпусти руку… Кому говорят?
— Сброшу в пруд! — предупредил Борис. — Марина, уведи своего психопата, любителя свеженьких огурчиков, или я…
Санька сделал стремительный выпад правой, и все ахнули.
В воздухе мелькнула белая рубаха Бориса, и он тяжко плюхнулся в пруд, обдав всех холодными брызгами.
— Я тебе дам! Я тебе покажу, гад! Воришка! — закричал Борис, встал на ноги — вода ему была по грудь — и, весь мокрый, с прилипшими ко лбу волосами, в зелёных водорослях и тине, ринулся на берег.
Но берег был скользкий, Борис несколько раз съезжал в воду, и кто-то из малышей прыснул.
Тогда вперёд вышел Серёга, подал Борису руку и одновременно загородил своими широкими, уже вполне студенческими плечами Саньку. Вытащил Бориса из пруда и сказал:
— Всё. Представление окончено. Малышня, по домам! И чтобы молчок. А взрослые остаются здесь… Всё выясним!
Крылышкин с Васей и другие малыши шмыгнули к калитке, и кто-то из них — кажется, Вася — восхищённо шепнул: «Ну и ударчик!»
Однако Санька не был доволен случившимся: он не любил драться, и если бы Борис не прицепился к Крылышкину и не вспомнил про эти чёртовы огурцы, он никогда бы не пустил в ход кулаки.
Одно мучило Саньку: дед Кхе был не вредный, скорей безобидный и нудный — Борис куда хуже его! — и стоило ли из-за этого рвать его огурцы? И для проверки собственной меткости и храбрости разбивать из рогатки общественную лампочку на столбе возле колодца? Об этом никто, кроме него, не знает. Но он-то, он-то знает!
Стоило ли это делать? Ну нарвал полный карман огурцов, ну брызнула осколками лампочка… Ну и что?
Много он этим доказал себе?
