Страница 17 из 21
Двое на одном велосипеде (повесть)
Глава 16. Скользкий берег
— Вась, — сказал Крылышкин, когда они переходили бетонку, — а тебе не страшно идти на Бычий пруд без Саньки?
— А чего бояться? — пожал плечами Вася. — Дом-то рядом.
Он и вправду не боялся, но если быть до конца откровенным, всё-таки непривычно было одному, без папы, мамы или Саньки — ну, Крылышкин почти не в счёт, — идти ловить бычков на Бычий пруд. И наверно, он не пошёл бы, если бы, как говорят взрослые, не особое стечение обстоятельств.
Дело в том, что папа с мамой были в Москве на работе, Саньку отец тоже увёз в город показать врачу: у него были увеличены миндалины. И Вася остался один. Ему было скучно без Саньки, но один человек в посёлке радовался отсутствию Саньки. Это был Крылышкин. Санька не жаловал его, редко брал с собой куда-нибудь. Вася целыми днями пропадал у Саньки, и Крылышкин погибал от безделья и тоски. Возиться на огороде, носить воду из колодца мама ему не разрешала, а если и пускала с кем-нибудь на Бычий пруд, так только с Васей или в крайнем случае с Серёгой.
И вот сегодня Крылышкин уговорил его пойти на Бычий пруд. Крылышкин так просил, так жалобно смотрел на него, что Вася согласился. Он чувствовал себя независимым и почти взрослым рядом с Крылышкиным. Васе приятно было покрикивать на него, заставлять выбирать из земли и тащить пальцами холодных и скользких упирающихся червей.
Было послеобеденное время, на строительстве свинарника натруженно гудел подъёмный кран, раздавались голоса, скрежет блоков и сухой треск электросварки, а здесь было пустынно и хорошо клевали проголодавшиеся за день бычки.
Вася учил Крылышкина, как когда-то учили его папа с Санькой, как правильно надевать на крючок червяка, как подсекать и извлекать крючок из нутра проглотившего его бычка, как распутывать леску и забрасывать, чтобы не зацепить снасть за кусты или высокую траву.
Крылышкин стал делать первые успехи: собственноручно поймал нескольких бычков, собственноручно, сопя и похныкивая, исколов о плавники пальцы, извлёк проглоченный крючок с наживкой, собственноручно отцепил от ветки ивы крючок.
Ай да Крылышкин!
Впрочем, Вася напрасно так радовался за товарища.
Часа через два Крылышкин вдруг заныл, заявил, что ему пора домой. Мама велела: пора обедать. Мало того, что он собрался сам уходить, он ещё уговаривал и Васю пойти домой, убеждал, что на сегодня хватит, что стало скучно вытаскивать из пруда мелких бычков.
В его словах была доля правды, но Вася подозревал, что Крылышкин тащит его домой лишь потому, что одному ему боязно возвращаться. А чего, собственно, бояться? Просто Крылышкин привык, чтобы всё время кто-то был рядом.
И Вася заупрямился:
— Не пойду, Петух, валяй сам… Авось удастся подцепить карася.
И Крылышкин, всё время оглядываясь, потащился домой один.
Вася с грустью посматривал на него и вдруг почему-то вспомнил про деда Кхе: где он? Почему за вчерашний и сегодняшний день ни разу не встретил его в Посёлке, не слышал его голоса и покашливания? Заболел?
И тут же Вася забыл про деда Кхе.
Как только Крылышкин окончательно исчез за кустами, к пруду подошла гурьба ребят постарше из их посёлка. Кое-кто с оглядкой курил сигареты.
Были среди ребят и Борис, и Серёга. Они быстро посбрасывали на высоком берегу одежду и стали с разбега прыгать в пруд. Все, кроме Бориса. Тот осторожно слез с берега и вошёл по грудь в воду.
Заметив в сторонке, возле толстой ивы, Васю, он поплыл к нему, оглушительно хлопая ладонями по воде. Чтобы испугать всю рыбу. Чтобы ни разу у Васи не клюнуло.
— Чего же ты один? — крикнул он. — А где твой хозяин? Твой повелитель?
— Не твоё дело! — огрызнулся Вася.
— Как же ты без него? Ты делаешь успехи!
Вася промолчал.
Борис нырнул, поднял со дна какую-то корягу и швырнул её в поплавок. Холодные брызги с ног до головы окатили Васю.
Надо было уходить, смотать леску — и в посёлок. Но тогда Борис подумал бы, что Вася боится его.
Борис нырнул ещё раз, достал со дна пригоршню вязкого ила с тиной и принялся прямой наводкой швырять в Васю.
Вася встал за ствол кривой ивы, и Борис ни разу не попал в него.
Скоро ребята наплавались, накричались, нанырялись, надурачились и ушли с пруда. И почти вслед за ними пришли двое дядек — высокий, худой, небритый в пиджаке и кепке и низенький, толстый, в резиновых сапогах и мятой серой рубахе с закатанными рукавами.
«Наверно, из Рябинок, из совхоза», — подумал Вася.
Они сели на траву. Высокий вытащил из бокового кармана пиджака недопитую бутылку, сорвал металлическую головку и стал пить из горлышка. Кадык его дёргался, как поплавок. Потом несколько глотков отхлебнул второй и кинул пустую бутылку в пруд.
Вася выбрасывал на берег бычков, и глаза его всё время перебегали с поплавка на дядек и обратно.
Удобно расположившись на траве, они стали играть в карты — в подкидного. Они посмеивались, добродушно поругивались, и это продолжалось до тех пор, пока толстый в резиновых сапогах не стал клевать носом, заваливаться набок, роняя на траву потрепанные карты, которые он веером держал в руке. Высокий то и дело тряс его.
Ну и ну!
Васины глаза окончательно перекочевали с поплавка на дядек.
— Пошли искупаемся, — предложил высокий, кинул на траву кепку и стал тормошить толстого. — Пошли… Кому говорят? — Высокий начал стаскивать с него заляпанные грязью резиновые сапоги.
Толстый проснулся и стал медленно раздеваться.
Наконец оба они в больших, чуть не до колен, трусах, держась друг за друга, принялись спускаться со скользкого берега, сползли и стали кричать от восторга, хохотать и барахтаться, плавать и нырять, хватать друг друга за ноги и брызгаться…
Ну совсем как недавно ушедшие мальчишки!
Вдоволь накупавшись, толстый полез на берег. Короткие ноги его скользили на мокром иле и глине. Ловко хватаясь за кустики, он кое-как выбрался на берег, натянул штаны на мокрые трусы, сунул ноги в сапоги и крикнул:
— Колька, вылазь!
Высокий продолжал нырять. Выныривая, он доставал со дна клейкий ил и зачем-то обмазывал им свои плечи, шею и грудь и даже лицо и опять погружался в воду.
— Колька, я ухожу! — предупредил толстый, встал и спотыкающимся шагом пошёл к Рябинкам.
— Лёшка, погоди! — закричал высокий и заспешил к берегу: ступил три шага по откосу и тут же съехал в воду, погрузившись по шею. При этом он ругался и фыркал.
Вася вздохнул. Он видел в своей жизни подвыпивших, но таких — ни разу.
Высокий опять поднялся из воды и стал на четвереньках вскарабкиваться на откос и, конечно же, снова поехал вниз и врезался в воду. И скрылся в ней с головой. Из воды пошли крупные пузыри.
Да он ведь захлебнётся так! Утонет! Вася вскочил и побежал к тому месту, где лежала одежда длинного.
Длинный вынырнул и стал громко кашлять. Откашлявшись, опять полез на берег, нелепо размахивая руками.
— Вы не здесь вылезайте, а там, там, где кусты! — крикнул Вася. — Держитесь за них!
Дядька поднял на него глаза, ругнулся и всё-таки полез туда, куда говорил Вася. Он двигался на руках и ногах, с прилипших к лицу волос лило. К тому же его бил сильный озноб.
С трудом дополз он по склону до кустов, схватился за тонкую веточку ивы, намотал для прочности на руку, чуть продвинулся вверх.
Вдруг веточка хрустнула, дядька ухнул в пруд, и опять на воде залопались пузыри…
Утонул? Неужели утонул?
Сердце у Васи часто-часто заколотилось.
Бежать на стройку? Не успеет — дядька захлебнётся. Бежать к домику ГАИ — ещё дальше.
Был бы с ним Санька — что-нибудь придумал бы!
Что же делать? Что?
Почему он не выныривает? Уже утонул?
Чёрная голова наконец высунулась из воды, дядька медленно поднялся, стал сморкаться и опять двинулся к крутому берегу, где рос кустарник.
Вася вдруг понял, что должен делать.
Он кинулся к месту, где рыбачил, схватил удочку и, на ходу заматывая леску, бегом вернулся к ивняку. Чуть спустился вниз и, цепко держась за куст, протянул дядьке толстый конец удилища:
— Вы держитесь за него! Держитесь!
Дядька ухватился одной рукой за удилище, другой стал цепляться за скользкий глинистый откос и с трудом карабкаться вверх.
Вася вдруг почувствовал, как начинает медленно сползать вниз, что ему не удержать этого человека. Руки его онемели. Вот-вот сорвётся и ухнет вниз, и тогда неизвестно… Нет, не ухнет! Не надо только думать об этом и поддаваться страху. Вася сжал зубы и упёрся изо всех сил пятками в землю. Упёрся и держал удилище. Он дал себе слово, что не отпустит его, не отпустит, что бы ему это ни стоило!
Дядька тяжело дышал, кашлял и взбирался всё выше и выше. Наконец он совсем выбрался на берег, зачем-то потрогал небритые щёки, смутно посмотрел на Васю и спросил:
— Ты чей?
Вася не знал, что ответить, и сказал:
— Одевайтесь, пожалуйста.
Дядька кое-как натянул брюки, застегнул ремень и сунул ноги в брезентовые туфли, помотал головой с зелёными нитями тины на правом ухе и лбу и ещё раз спросил у него:
— Ты откуда здесь, парень?
— Я бычков ловлю. — Вася подал ему валявшиеся рядом скомканные носки, тот спрятал их в карман, посадил на голову плоскую кепку, накинул на одно плечо замасленный пиджак и поплёлся в Рябинки.
Теперь Васе было не до лова.
Он побежал на старое место, взял полиэтиленовый мешочек с плавающими в воде бычками, подхватил удочку и быстро зашагал к бетонке. Он даже не забежал на стройку, не посмотрел, как кран разносит блоки, как их свинчивают и сваривают монтажники, как девушка в коричневой каске подаёт сигналы красным флажком крановщику, сидящему в кабине крана.
Вася шагал в свой посёлок, на душе его было легко и хотелось петь. И он запел. Пел, размахивая мешочком с уловом и удочкой, перепрыгивал через рытвины и камни, глотал настоянный на травах прохладный ветерок. Этот ветерок развевал его мягкие, выгоревшие на солнце волосы, ласково холодил шею и разгорячённый лоб.
Переходя бетонку, Вася кинул взгляд на глубоко врезанное в асфальт «Ура, Санька!!» и уже не мог спокойно идти, а стремительно побежал к воротам посёлка.
Вечером следующего дня Вася поправлял куски дёрна на дорожке, ведущей к сараю, и услышал, как у калитки чей-то мужской голос спрашивал:
— Бабуля, у вас не живёт здесь парень, веснушчатый такой, курносый?
— Нет у нас парней, — насторожённо ответила бабка Федосья, — у нас есть один ребёнок…
— Ну прости, прости, бабуля…
Васе этот голос показался знакомым. Он бросился к дому и выглянул из-за угла. И увидел за калиткой высокого дядьку в замасленном пиджаке и плоской кепке, того самого, который вчера пускал пузыри в Бычьем пруду.
Дядька пошёл дальше по улочке, а Вася высунулся из калитки, посмотрел ему в спину и неуверенно шагнул следом. Его прямо-таки сжигало любопытство: зачем пришёл? Может, Вася сделал вчера что-нибудь не так? Дядька остановился у соседней калитки и, не входя в неё, окликнул Егорова, чинившего перила крыльца, и задал тот же вопрос. И получил примерно тот же ответ. Но в отличие от бабки Федосьи сосед спросил, в чём дело.
— Да ищу я одного паренька, он вчера был на Бычьем пруду… С удочкой… Плохо мне было бы, если б не он…
Васю так и захлестнуло всего сухим радостным жаром.
— Почему? — спросил дотошный и любопытный Егоров.
— Да так уж… Где у вас тут живёт он, такой курносенький и в веснушках?
— А вы спросите через участок, — посоветовал сосед, — там есть парень; правда, он вроде бы не курносый…
— Да я мог и запамятовать, не до того было, — проговорил дядька и, как показалось Васе, смутился. — Мне надо найти его и кое-что вручить. — Дядька вытащил из кармана пиджака великолепный игрушечный пистолет — чёрный, с длинным стволом и резной рукояткой.
В это время навстречу дядьке по улочке бодро шагал Эдька. То ли случайно попался, то ли специально шагал, услышав разговор.
Сосед показал на него:
— Да вот он! На ловца и зверь бежит.
— Слышь, браток, — дядька посмотрел на Эдьку, — это ты вчера был на Бычьем пруду и здорово выручил меня? Концы ведь отдавал… Ты? Точно?
Эдька, что-то соображая, уставился на пистолет и на дядьку. Уставился с ласковой, мелкозубой улыбкой, не возражая и не подтверждая, что это был именно он.
А Вася смотрел издали на Эдьку и ждал, что тот скажет. Эдька ничего больше не сказал, и тогда мужчина крепко пожал его руку и похлопал по спине:
— Спасибо, дружище! Никогда не забуду! — и протянул ему чёрный пистолет с длинным стволом.
Эдька шумно поблагодарил его, взял огнестрельное оружие, подкинул вверх и ловко поймал, а Вася с гулко бьющимся сердцем метнулся назад.
