Страница 14 из 20
На закате волшебства (повесть)
2. Дружба, которую нельзя предать
У Жиля, считай, не было врагов. Те пятеро, которые хотели его опозорить, были, наверное, единственными. А вот добрых друзей у него хватало. Положение и свобода, которыми он обладал вместе с должностью, позволяли юноше разговаривать с любым. В чем-то он уподоблялся здесь Королю, который также не должен был заботиться о своем достоинстве, общаясь с людьми низшими по положению. Среди них Жиль и Король имели много общих странных друзей.
Одним из них был Главный дворцовый повар. Это был фантастически толстый человек с веселым лицом, точно сделанным из коры старого дуба. Жиль и Король привыкли по нескольку раз на дню заглядывать к нему и не только, чтобы полакомиться тортом иди другими сладостями, но и послушать его забавные истории. Этот человек возился на кухне еще задолго до рождения Короля, он же приготовил ему первую овсянку, когда тот был еще в пеленках. Повар отличался необыкновенной памятью, он хорошо помнил все веселые истории и давно позабыл печальные.
Другим их общим приятелем был Королевский садовник. А чем он занимался до того, никто не знал. Звали его Цыган Жоффри. Не подумайте, что он был настоящим цыганом, нет, он был настоящим садовником. Да каким! Попал он во дворец во времена Короля-отца, который очень любил розы, особенно белые вьющиеся. Королевские слуги исколесили тогда всю страну в поисках людей, знающих толк в этих цветах. Так они наткнулись на Жоффри и привезли его во дворец. Он показал себя настоящим кудесником, возясь с цветами, поэтому сразу стал при дворе заметным человеком, его королевский покровитель дал ему такие свободы и привилегии, о каких и не мечтали другие слуги.
Молодой Король часто вспоминал отца с теплотой и любовью. Он хотел, чтобы дворцовые розарии сохранялись в лучшем виде и в память о нем. Странного Жоффри, которого иногда называли Розовым Доктором, часто видели одиноко и задумчиво бродящего по южному склону холма, на котором высился замок. Другие садовники не имели с ним никаких дел. От них Жоффри отличался и своей непоседливостью. Казалось, временами какой-то странный зов проникал в его сердце. Рано или поздно он приходил к Королю и говорил: «Ваше Величество, мне пора идти…»
Король был готов к этому. Он спокойно отпускал садовника, уверенный, что тот сам почувствует, когда ему необходимо вернуться к розам. Жоффри слишком хорошо читал для человека его профессии. Он знал наизусть стихи греческих и латинских поэтов, а его рассказы о жизни захватывали Короля и его Искателя бесстрашной доблестью людей, действовавших в незапамятные времена. Часами они гуляли по тропинкам сада, болтая обо всем, что только есть под небесами, от кротов и свадеб до музыки и осады Трои.
Жоффри был большим врагом всяческих войн. Он мечтал о том дне, когда они и все зло, с ними связанное, уйдут из мира навсегда. В те времена, когда убийства были главной, если не единственной заслугой героев, такие мысли выглядели просто дерзкими. Особенно, если они излагались особе, имевшей собственную мощную армию. Через много лет Жиль часто думал, насколько слова Цыгана повлияли на мысли и устремления Короля. Ведь когда люди обращали свой взор назад, на правление этого Короля, отличавшегося добросердечием и мягкостью издаваемых им законов, они называли это время Мирным Царствованием.
Может показаться удивительным, что Король редко пользовался Раковиной. Но, кроме того случая, когда она впервые попала ему в руки, она была практически бесполезна в дневное время. Столько голосов в Королевстве, а часто и за его пределами одновременно говорили о Короле, что в Раковине они сливались в неразборчивый шум и гам. Лишь ночью, когда большинство подданных Короля отходило ко сну, Жиль приносил Раковину в его покои. Только тогда, заботясь о нуждах государства, Его Величество мог слушать, что говорят о нем те, кто не уснул.
Часто ему не удавалось уловить ничего существенного, и тогда, сыграв с Жилем партию в шахматы, Король ложился спать. Но порой он слышал злые голоса, обсуждающие подробности очередного заговора. Ведь темное время суток самое удобное время для сбора людей, замысливших недоброе дело. Эти свидетельства вынуждали Короля принимать меры: арестовывать кого-то, строго наказывать или вовсе высылать из страны. Часто Король признавался Жилю, что ему хочется разбить Раковину на мелкие кусочки, чтобы она замолчала. Так противны были его душе черные помыслы. Но когда ему удавалось услышать что-нибудь дельное для управления страной, Его Величество менял свое мнение о волшебной вещи, пришедшей к нему из моря.
Порой он слышал о надвигающейся войне. Голоса других министров, королей и воевод, обсуждавших, стоит ли выдвигать против него войска. В этих случаях Раковина играла особую роль. Король начинал задумываться о причинах войн, вещах, которые ведут к страданиям и смерти тысяч людей, калечат их сознание. Ведь чего хорошего, когда люди вырастают, держа правую руку на рукояти меча и с его помощью пытаются решить все вопросы. Молодому Королю казалось, что он сам присутствует на таких советах, выдвигая свои доводы, чтобы сохранить своим подданным счастливую и мирную жизнь. Часто он отмечал справедливые высказывания своих противников. Иногда ему удавалось узнать о планах нападений на границы Королевства. Это было очень ценно: в этих случаях Король мог предотвратить войну, а не вести ее.
Однажды Жиль, пытаясь сохранить тайну Раковины, попал в щекотливое положение. Он сидел в одном из павильонов сада и, полагая, что его никто не побеспокоит, достал Раковину для собственного пользования. Так хотелось услышать голос сестры и родителей, которых он давно не видел. Неожиданно на порожке возникла принцесса Софрония. Она увидела, чем он занят, и, не дав ему опомниться, выхватила Раковину и прижала к своему уху. Правда, она не ожидала услышать ничего, кроме шума моря. Но так совпало, что в этот момент два человека в замке обсуждали ее. Служанка Софронии и слуга заграничного принца, гостившего у Короля. А говорили они, что принц собирается жениться на принцессе Софронии. Ожидая, что она отныне станет Королевой большой страны, многие придворные лживо льстили ей.
— Когда такая знатная, прекрасная леди, твоя хозяйка, выйдет замуж за моего господина, неплохо будет, если и мы поженимся и станем жить вместе в одной стране, — любезничал слуга.
От таких слов тетушка Короля закатила глаза и от удовольствия открыла рот. Для такой пустоголовой женщины любая лесть была елеем на душу. Ничего не сказав Жилю, она удалилась, прихватив Раковину. Но тетушка не учла особых полномочий, которыми пользовался Королевский Искатель. Этой же ночью Жиль дождался за ее дверью, когда принцесса захрапела, вошел и достал Раковину из-под подушки.
На следующий день возмущенная Софрония обвинила его в краже. Со всей возможной деликатностью Жиль объяснил негодующей, что Раковина является собственностью Короля и в обязанности Королевского Искателя входило вернуть ее на место.
Но Софрония была хотя и некрасивой, но решительной принцессой. Она приставала к Жилю часами, умоляя и настаивая, чтобы он дал Раковину. Жиль стал бояться, что она разболтает о Раковине всем в замке. Поэтому он поладил с ней на том, что, если Король не захочет слушать Раковину, он даст ее Софронии с условием, что она будет хранить Раковину в секрете и целости, и оговоркой: если Король вдруг не разобьет ее прежде.
Последнее чуть не случилось, и раньше, чем ожидал Жиль.
Той же ночью Жиль, как обычно, отужинал с Королем в его покоях. Когда посуду унесли, Его Величество попросил Раковину. Исполнив это, Жиль отлучился потолковать с Люком. Вернувшись, он увидел Раковину на столе. Король же расхаживал взад и вперед по комнате, как разгневанный лев.
— Что с вами, Ваше Величество, случилось что? — встревожился Жиль.
— О, не называй меня «Ваше Величество»! — воскликнул Король. — Сейчас не до церемоний! «Величество»! Как бы я хотел никогда не слышать этого слова. Лгущие тебе в лицо и интригующие за твоей спиной! И кто?! Они хотят убить своего Короля как собаку. Они молятся о моей смерти. Молятся о смерти Его Величества… Монахи в аббатстве на своей ночной службе. Это то, что я услышал вначале. Но следом… Следом тоже молитвы. Ха-ха-ха! Молитвы за смерть Короля. Моя собственная кровь и плоть, мои родственники! Умоляют чтобы кто-нибудь всадил мне нож под ребро.
Он оттолкнул Раковину и схватился за волосы, как будто хотел их вырвать.
— Это уж слишком, Жиль, — простонал он. — Я не могу больше этого выносить. Не могу больше слушать. Пусть уж лучше они придут и зарежут меня, сейчас, здесь, в моей спальне, если им этого так хочется. Но я не буду больше слушать про заговоры и лежать ночами, ломая голову, как мне их опередить до того, как меня укокошат. Кому я могу доверять? Скажи, кому?!
Голос Короля вошел в силу. Его Величество почти кричал:
— Кому?! Тебе, моей матери, Барбаре и Люку. Кому еще? Никому.
Жиль сделал шаг вперед, чтобы обратиться к Его Величеству. Но Король, отрывисто бросая слова, продолжил:
— Вот в чем беда, — указал он на стол, — Раковина. Она украла у меня веру во все. Когда же в моей душе снова воцарится покой? Убей ее! Возьми секиру со стены за спиной. Разнеси ее. В ней заключено проклятье! Разнеси ее и сотри в порошок, я тебе велю!
Жиль колебался, пытаясь найти слова утешения. Но Король в порыве гнева схватил Раковину со стола и с силой швырнул в распахнутое окно. Задыхаясь, он свалился на кровать, постепенно успокаиваясь, словно ему наконец-то удалось избавиться от чего-то очень недоброго.
А внимательные уши Королевского Искателя между тем ловили звук разбившейся Раковины. Однако все было тихо. Он понимал, упади Раковина во внутренний двор замка, она разлетится вдребезги. Но если бешенство Короля забросило ее дальше, она шмякнется в сад, а там мягкие цветочные клумбы и торфяная присыпка могут спасти ее. Раковина будет падать несколько секунд. Пока Жиль ждал в тиши, он вспомнил Агнессу. Лучше всего, если бы Раковина разбилась. Если же нет, значит, его работа еще не закончена.
Наконец он понял, что ждет отзвука слишком долго. Раковина наверняка уже на земле. И значит, упала она в сад, мягко, без треска.
Жиль подошел к сгорбившемуся человеку, сидящему на ложе.
— Ваше Вели… — начал он, но, оборвав себя, положил руки на плечи Короля.
— Дорогой друг, — прошептал он, — около тебя всегда друзья, на которых ты можешь положиться, и никто в наши дни не может похвастаться большей дружбой. Помни о них, а о других забудь. Ложись в постель и спокойно отдыхай, покуда есть дружба, которую нельзя предать. Пока ты отдыхаешь, мы отпустим слуг. А мы, Люк и я, будем около твоего порога.
3. Цыган Жоффри
Король больше не вспоминал о Раковине и не открывал, кого из членов семьи он услышал в ту ночь. Вероятно, он принял меры против заговора, раз тот не удался. Ему не была предназначена судьбой, как для многих его предшественников, насильственная смерть.
Утром Жиль проснулся рано. Он тихо подошел к окну, ожидая пробуждения Короля. Вспоминался ему первый приезд в этот замок годы назад, когда, пробудившись, он увидел из окна двор замка, сад на террасах и большой город вдали, темный и сумрачный в рассветной дымке.
Вскоре он заметил, что внизу кто-то движется среди цветов и кустарников. Это был Цыган Жоффри с заступом на плече. Вот Жоффри остановился в том месте, куда, по предположению Жиля, могла упасть Раковина. Задержавшись на минуту, он что-то поднял с земли. Королевский Искатель свесился с подоконника, пытаясь разобрать, что там за штука. В этот момент Король зашевелился, повернувшись на другой бок и тяжело вздохнув. Жиль тотчас же отошел от окна и встал около Его Величества.
Этим же утром он спустился в сад. Солнце ярко светило, и теплый воздух был напоен ароматами цветов. Он поискал Цыгана и обнаружил его окапывающим розы.
— Ты ничего не находил здесь этим утром?
— Почему бы и нет, — сказал садовник, распрямляя спину. — Раковину. Хотел бы я знать, как она попала сюда?
Он вытер испачканные руки о фартук, подошел к камзолу, висевшему на ветке дерева, и достал из кармана Раковину.
— Она прекрасна, — заметил он, отдавая ее.
— Благодарю, — Жиль взял Раковину и повернулся, чтобы уйти. Он даже сделал несколько шагов вдоль террасы, когда спохватился. Ведь раньше при встрече с Жоффри он всегда находил, о чем с ним перекинуться хотя бы парой слов. А теперь холодность Жиля могла насторожить садовника, он мог заподозрить, что к нему попало нечто запретное, что не следовало брать в руки. Жиль не собирался говорить с Жоффри о Раковине и ее чудесных возможностях. Но он не хотел обидеть садовника и вернулся.
— Жоффри, ты веришь в магию? — спросил он, отрывая веточку лаванды с куста, провисшего над дорожкой.
— Да… но… ну… да, — замялся Жоффри. — Если, сэр, вы имеете в виду то, что мы не можем понять или объяснить. Но не забывайте, мы не можем делать кучу вещей, считая их волшебством, а для птиц и зверюшек все это проще простого. Множество вещей и явлений, нас окружающих, мы относим из-за собственных капризов, ограниченности и невежества к проявлениям дьявольского. Это сверхъестественно, говорим мы, устав от попыток объяснить какое-то явление. Совсем как дети! А скажите мне, что может быть волшебнее, чем появление цветка из семечка?
Глядя на застывшего в изумлении Жиля, садовник, помолчав немного, спросил:
— Вы думали о Раковине, сэр? Ведь так?
Жиль терялся в догадках: что же успел узнать этот человек?
— Да, это так, — подтвердил он не сразу.
— Я видел и более чудные вещи в дальних краях. Удивительные и странные, человеку трудно поверить собственным глазам, даже если эти штуки торчат перед его носом.
На лице Королевского Искателя отразилось изумление. Сделав шаг вперед, он спросил осевшим от волнения голосом:
— То есть вы, Жоффри, знаете о Раковине? А вы можете мне…
— Сказать, как она разговаривает? — продолжил садовник, видя замешательство собеседника. — Как она разогревается, когда другие говорят про вас? Да, сэр. Я слушал ее несколько минут до того, как вы подошли.
Он вернулся к своей работе над розовым кустом. Жиль стоял в раздумье.
— А вам не хотелось бы оставить ее у себя? — спросил он, глядя на камзол на ветке дерева.
— Нет, разумеется. Для чего? Слушать, что болтают обо мне люди? Люди всегда говорят. Если хотят, пусть. Но слушать их? — улыбка появилась на его сухом и вытянутом лице. — Я провел много времени, сэр, лежа на лугах и глядя на проплывающие облака. Но у меня никогда не было времени слушать, что болтают обо мне. Если бы я слышал рассказы о других людях, о чем-то интересном, тогда, может быть, тут другое дело…
— Ну, а продать ее ради денег?
— Деньги, сэр? — садовник покачал головой. — Да нет, мне достает королевского жалованья.
Он снял с ремня садовый нож и отхватил с куста кривой побег.
— Ну хорошо, а что же вы собирались тогда с ней сделать? Вы ведь положили ее в карман, — напомнил Жиль.
— Я думал вырастить в ней папоротник. С цветами и, может быть, миртовым деревом она смотрелась бы неплохо. Я думал заняться этим, когда закончу с розами, но, если вы хотите, сэр, тогда конечно…
Жоффри смотрел на молодого рыцаря, который уходил от него по дорожке вдоль террасы. Затем вложил садовый нож обратно в чехол и принялся орудовать лопатой.
— Черт бы побрал этих кротов, — бормотал он, склонившись над свежеперекопанной землей и не замечая, что Королевский Искатель остановился на отдаленном холме и смотрит на него.
После разговора с Жоффри Жиль был настроен на философский лад. Этим холодным и солнечным утром он ощущал в своем сердце смутную тревогу. Он не понимал, почему так резко прервал беседу с садовником и поспешил от него. Затем догадался, чего он испугался: испугался, что Жоффри в свою очередь спросит, а что собирается сделать с Раковиной он, Жиль?
А действительно — что? Отдать Софронии? После того, что сделал с Раковиной Король, Жиль считал себя вправе выполнить обещание, которое дал принцессе, пусть наслаждается сплетнями о себе. Но вот что плохо: чтобы отдать Раковину принцессе, пришлось отобрать ее у садовника. Эти лицемерные придворные, думал он, начнут злословить, что он отобрал Раковину у низшего по положению, чтобы отдать высшему. Но сейчас, когда он смотрел издали на мирного садовника, копающегося в земле с розами, ему стало казаться, что этот человек стал расти, увеличиваться, и вот он уже выше замка со всеми его башнями. Поэтому, когда, засунув Раковину в карман, Жиль повернулся, чтобы уйти, он был уверен, что берет ее у великого человека, чтобы отдать незначительному.
Настроение Жиля подняла и приятным образом изменила ход его мыслей виконтесса Барбара, встреченная им около каменных ступенек, ведущих во двор замка. Она была примерно одного с ним возраста, пониже, но для девушки высокая, обаятельная и стройная. Когда она улыбнулась, приветствуя юношу, он сразу вспомнил только что оставленные им в саду белые розы. Прихватив двух черных резвых спаниелей, она шла к Нижнему озеру нарвать Королеве-Матери водяных лилий. Жиль упросил ее подождать немного, пока он выполнит поручение. Она обещала, если только он не задержится.
Жиль бросился в замок и вверх по ступенькам, перепрыгивая через две-три, чтобы быстрее попасть в покои принцессы Софронии.
Софрония, получив Раковину, даже взвизгнула от нетерпения. Она попыталась послушать, не говорят ли этим часом про нее, и, вертя Раковину так и эдак, умудрилась несколько раз уронить ее. К счастью, Раковина стала разогреваться, и принцесса прижала ее к уху. Она услышала голос иностранного принца, того самого, который напевал Королеве-Матери, что никакие звезды на небе не могут сравниться с глазами несравненной Софронии. (Сам принц в это время думал о деньгах, какие он получит в качестве приданого от Короля, когда он женится на этой кикиморе. Разумеется, он не сказал этого, и радость принцессы ничем не омрачилась.) И когда Жиль прыгал по ступенькам к ожидавшей его виконтессе Барбаре, Софрония в приподнятом настроении сидела у окна, прижимая к уху остывшую Раковину и с улыбкой ожидая, не разогреется ли она снова.
