Страница 5 из 20
На закате волшебства (повесть)
9. Химия и магия
Тук-тук… Тук-тук.
Уже следующим утром дети стучали в дверь хижины. Им не пришлось долго ждать. С четвертым ударом дверь распахнулась, как по волшебству. За ней стоял философ, ужасно недовольный и с лицом еще более красным, чем обычно. В руке, протянутой детям, он держал Раковину.
— Вот она, — взвинченно проговорил Иоганн. — Заберите, я не хочу больше ее видеть!
Дверь резко захлопнулась. Брат с сестрой остались снаружи в одиночестве. Крайне удивленные, они молча уставились на Раковину в руке Жиля. После такого приема им уже ничего не хотелось, лишь бы ноги унести подальше. Но не успели они пройти и пятидесяти шагов, как услышали за спиной оклик. Обернувшись, они увидели на пороге хижины Иоганна.
— Простите меня, дети, — прокричал он. — Простите, что я дал волю чувствам. Я не могу вас так отпустить. Гостеприимство, хорошие манеры — я, конечно, забыл о них, живя так долго в одиночестве. Вернитесь и позвольте мне продолжить разговор с вами.
Никогда еще Жилю и его сестричке не доводилось слышать такие слова от взрослых, тем более от философа, известного ученого, профессора математики, химии и, Бог знает, каких еще наук.
— Это моя собственная вина, только моя! — продолжал бормотать Иоганн, пропуская детей внутрь хижины и закрывая дверь. — Я возомнил о себе. Как всякий дурак, я возомнил о себе. И вот — бах! Так мне, дураку, и надо.
Тут он принялся раздувать огонь с такой силой, что угли и зола разлетелись во все стороны.
— Но почему, сэр? — участливо обратилась Энни. — В чем ваша вина? Что случилось? Почему вам так плохо?
Философ обернулся и посмотрел на нее все еще диким взглядом. С кочергой в руке, освещенный горящими углями, в этот момент он напоминал маленького красного демона, готового прыгнуть на врага.
— Что случилось?! — взвизгнул он. — Вы разрушили мой мир, вы и эта ваша Раковина! Да-да! Вы, конечно, не могли подозревать, я понимаю. Но я-то мог догадаться! Но, но, ух… — тут он забормотал что-то совсем уж невнятное и стал пыхтеть, как гаснущий огонь, — но, с другой стороны, как я мог догадаться, что такая гадость возможна!
— Ну что вы, — попыталась успокоить Энни, — мы же предупреждали, что вы можете услышать что-нибудь странное, вы же все понимаете.
— Да, да, — вздохнул он, вытирая с лица пот, выступивший от огня и его собственного волнения. — Вы знаете больше меня при всех моих занятиях разными науками. Но в данном случае нет науки, нет химии, нет естественных законов, непонятно, как все это действует, и, вообще, что это такое. Не будь я ученым, я назвал бы это магией. Ну, что же, все великие мыслители предупреждали, что нельзя слишком гордиться теми маленькими крупицами знания, которые мы добываем…
— Но вы еще не сказали, что же стряслось, — напомнил Жиль. — Вам удалось услышать голоса?
Иоганн продолжал яростно ворошить угли кочергой, недовольно хмуря лоб.
— Да, — заговорил он наконец. — Я слышал все, что другие алхимики, философы и ученые говорили про мою последнюю книгу. «Все очень плохо», — передразнил он кого-то. А я вам скажу: зависть — вот что это. Сначала я не хотел слушать, что вещает Раковина, положил ее на табурет и продолжал работу. Почему, спрашивается, я должен обращать внимание на то, что болтают слабоумные недоучки? Я ведь знаю, прав я, не так ли? Но затем, забывшись, я присел на табурет, и Раковина обожгла меня — она была очень горячей. Я понял: кто-то еще говорит про меня. Я понадеялся, что, может, услышу что-нибудь хорошее или, по крайней мере, непредвзятое. И я снова взял ее.
В третий раз философ вытер пот с разгоряченного лица.
— Я не собирался слушать долго, — продолжал он, размахивая в воздухе кочергой, — и я не стал бы слушать, но я узнал голос Иеронима, астронома из Арля, который говорил о моей теории атмосферы и света. Он не дурак, этот Иероним из Арля, совсем нет. Я увлекся и все слушал, слушал. Я не могу понять и объяснить, как эта штука работает. Но, надеюсь, когда-нибудь ученые будут смотреть на голос, доносящийся от одного человека до другого через десятки и сотни миль, как на обыкновенное явление природы… Так вот, их было трое — Иероним и два шарлатана-лекаря, которые возомнили себя очень квалифицированными докторами. Этой теории атмосферы и света, заметьте, я посвятил годы работы, и в моей последней книге я отвел ей достаточно места. Было бы неплохо, если бы я с помощью Раковины сумел им возразить. Но вместо этого я должен сидеть здесь и слушать их болтовню и пустословие, такое далекое от реального состояния вещей. Вновь и вновь я пытался оставить Раковину и вернуться к своим занятиям. Но всякий раз сбивался на спор с ними. И какая уж тут работа! В результате мне не удалось сделать ни капли из той полезной работы, которой я занялся, когда вы ушли. Вы появились вовремя, чтобы спасти меня от полного сумасшествия. О, какое облегчение избавиться от нее! Уносите же ее поскорее, пока эта непонятная штука не стала опять горячей. Я не могу самому себе доверять. Идите, мои дорогие. Всего хорошего.
Иоганн так торопился избавиться от своих гостей, что Жиль и Энни не успели моргнуть, как очутились на траве за дверью.
По дороге домой они утешали себя сбором черники на вересковых холмах, в это время она была сочная и зрелая. О злополучной Раковине они не заговаривали, пока не пришли в город. Вернее, пока не добрались до городского рынка, где их окликнул хромоножка Люк.
— В чем дело?! — крикнул он. — Такие постные физиономии и все измазаны черничным соком. Чего случилось?
Тогда Энни, которая помнила, как доверяет Агнесса Люку, рассказала ему о необыкновенной Раковине. Жиль, вмешавшись, добавил, что они уже пытались подсунуть Раковину двум людям, но никто не захотел задержать ее у себя. Энни попросила не перебивать ее и продолжила:
— Видишь ли, Люк, один из этих людей ничего про себя не услышал, зато другой наслушался такого, что потерял покой и никак не может вернуться к своим занятиям.
— Посмотри, Люк, — сказал Жиль, — вот Раковина. Неужели она не прекрасна?
Хромой мальчик посмотрел на зеленую Ракушку, которая сверкала и переливалась в руке Жиля. Затем пожал плечами и отвернулся.
— Что по мне, так я не хотел бы иметь такую Раковину, — заявил он.
— Почему? — удивилась Энни.
— Я и без того знаю, что люди говорят обо мне.
Жиль слегка толкнул сестру локтем, чтобы она остановилась и не задавала лишних вопросов. Они и без того понимали, как ему, бедняге, живется. Энни обернулась через плечо, чтобы убедиться, что Люк отошел достаточно далеко и не сможет услышать, что она скажет.
— Не представляю, как я могла ляпнуть это «почему?» — с огорчением проговорила она, когда они оказались на другом конце рынка. — Разве непонятно, что могут говорить о несчастном?
— Конечно, — кивнул Жиль. — «Колченогий чертенок!» «Уродина!» Ну и так далее. Бедный Люк! Они очень бессердечны, дети в этом городе. Так бы и треснул их, когда слышу, как они дразнят его. Знаешь, мне кажется, у нас с этой Раковиной ничего путного больше не выйдет. Она не такая чудесная, как мы представляли. Да, может, в конце концов и совсем не важно знать, что и кто судачит о тебе.
— Нам бы снова повидать Агнессу, — сказала Энни. — Может, она расскажет о Раковине еще что-нибудь.
— Не думаю, — отверг Жиль. — В сказках люди никогда не говорят ничего лишнего. Они могут посоветовать: «Возьми это колечко, надень своему отцу на палец, и он станет черным лебедем». Но они не объяснят, как потом этого лебедя кормить и где найти пруд для него. У тебя только один выбор: либо отец, либо черный лебедь. Нет, люди, которые занимаются волшебством, никогда не говорят много.
— Но это не волшебство, — возразила Энни и добавила уже не столь уверенно. — Не думаю, что это волшебство. В любом случае, давай найдем Агнессу. Будет приятно вновь встретиться с ней, даже если мы не узнаем о Раковине ничего нового.
— Хорошо, — согласился Жиль. — Но сейчас пора домой. Уже поздно.
10. Человек, который знал всех
Вечером дети узнали, что на ужине будет присутствовать очень важный гость, не кто иной, как Магистр Пьер Бельмонт, советник самого Герцога. Довольно часто Жиль и Энни глазели на огромный замок, возвышавшийся на холме в центре города. Дом Герцога! Вокруг его серых башен были часовня, кузницы, конюшни, домишки простолюдинов с крышами всех цветов. Все это походило на маленький город внутри города большого. Люди утверждали, это самый красивый в стране замок, ну, может, за исключением королевского. Хотя для жителей города Герцог был поважней Короля. Он имел собственную армию и полчища придворных. Все объявления в городе, все, что выкрикивали глашатаи, заканчивалось словами: «По приказу Герцога». Поговаривали даже, что и Король опасается Герцога, хотя тот и является вассалом его Величества и обязан был подчиняться Королю. Но он состоял с Королем в близком родстве, доводился ему кузеном. Правдой, что бы там не говорили, было то, что Герцог, один из властительных господ в стране, не раз помогал отцу Короля в его войнах.
Было отчего возбудиться Жилю и Энни. В их доме будет человек из герцогской свиты! Они долго лежали, не засыпая, слушали стук ножей и вилок, обрывки разговоров, доносившихся на мансарду. Утром они пристали к матери с расспросами, о чем шла речь за ужином.
И вот что выяснили. Отец пригласил Магистра, чтобы поговорить с ним о делах. Магистр был правой рукой Герцога во всем, что касается финансов и законодательства. К тому же он слыл истинным джентльменом, наделенным завидной мудростью.
— О, мне еще не доводилось слушать такого человека! — восторгалась мать. — Подумайте, он бывал везде! Он знает всех и все!
— А он сможет помочь папе в его денежных затруднениях? — спросил Жиль.
— Если бы! К сожалению, он не смог дать нам ни одного полезного совета, — сразу сникла мама. — О Господи! Если в ближайшее время не произойдет каких-то перемен, я даже думать боюсь, что с нами станется.
Дети, не задерживаясь далее, отправились на поиски Яблочницы Агнессы. И начали они с хромоножки Люка. Он ютился в старой разваливающейся части конюшни, куда его пустил конюх. Люк выполнял случайные работы на конюшне, его можно было видеть и с метлой, и со скребком, удаляющим грязь с копыт. Вот уж что он не терпел — так это грязь. Его жилище отличалось чистотой, а служившая ему за постель солома была выстлана аккуратнейшим образом. Энни и Жиль иногда завидовали Люку и его незатейливому жилищу, но чему только не завидуют в детстве, когда кажется, что любое место интереснее и заманчивей, чем родной дом. Люк знал все городские сплетни, и дети много часов подряд могли, сидя на соломенной подстилке, болтать с ним о том о сем.
Но в этот день хромоножка не мог им помочь ничем.
— Я не видел Яблочницу уже несколько недель, — сообщил он. — Я сам не прочь с ней встретиться, а то нога меня донимает, спасу нет.
— Какая — вывихнутая? — участливо спросила Энни.
— Если бы! — усмехнулся Люк. — От этой чего ждать, она никогда не была хороша. А теперь вот подвела и левая. На нее ведь большая нагрузка: она одна топает за две, она да костыль — вся моя опора. Не мудрено, что порой она ноет до чертиков, даже наступить больно. Спасибо Агнессе, она умеет снимать боль. Она обещает со временем поставить меня на обе ноги. Давно вы ее разыскиваете?
— О, совсем нет, — ответил Жиль. — Только начали.
— Ну, ладно. Только я почти уверен, в городе ее нет, — сказал Люк. — Будь она здесь, я слышал бы об этом. Не поискать ли вам ее за городскими стенами, в полях? Она частенько бродит там, собирая лекарственные растения и корешки. Если встретите, дайте мне знать.
Поблагодарив Люка, близнецы устремились на поиски.
День начался чудесной погодой, от прогулки по солнечным полям и тенистым рощицам, хотелось скакать и петь. Вот только Агнессы на их пути все не было.
В конце концов, притомившись, близнецы сели отдохнуть и перекусить. Их разговоры крутились вокруг Магистра Пьера Бельмонта.
— Не думаю, что он много чего стоит, — рассудил Жиль, дожевывая бутерброд. — Присматривает за всеми денежными делами Герцога, а не может ничего дельного посоветовать папе. Тоже мне знаток!
— Не горячись, Жиль, — вздохнула сестра. — Возможно, у папы слишком серьезные затруднения, чтобы их можно было разрешить в два счета. Даже господину Бельмонту. А помнишь, что сказала про него мама?
— Нет, — проворчал Жиль.
— Она сказала, он очень интересен. Он знает все и всех.
Энни подняла руки и посмотрела на серые облачка, плывшие по небу.
— Подумаешь, не нахожу в этом ничего замечательного, — хмыкнул Жиль.
— О, как это здорово! — воскликнула Энни. — Ты только подумай — знать всех! Представь себе, путешествие занесло тебя в чужую страну. Ты запросто приходишь к их королю и говоришь: «А вот и я!»
Жиль снова хмыкнул.
— Знать всех? Ну чего хорошего? Ведь, подумай, тогда и тебя все знают, все суют нос в твои дела, на каждом углу про тебя судачат.
— Оно так. Представь однако: ты идешь по улице, а все оборачиваются и говорят: «Вот идет Энни», — возразила сестра. — А вообще-то, интересно, что надо сделать, чтобы тебя все знали? Вот у тебя, Жиль, сколько знакомых?
— Ну, где-то шесть или семь, — прикинул Жиль. — Если не считать маму, папу и дядю Ремигиуса… О Боже! Неужели начинается дождь?
— Он самый, — встревожилась и Энни.
Пока дети обсуждали герцогского Магистра, небеса заволокло тяжелыми черными тучами, и крупные первые капли стукнулись оземь, предвещая ливень.
— Живо! — воскликнула Энни. — Видишь дом, ниже на дороге? Вот где спасение! Иначе вымокнем до нитки.
И они пустились во все лопатки. А дождь, казалось, гнался за ними, все набирая силу. Когда они достигли укрытия, поток стал таким мощным, что было не до вопроса, куда их несет. Они толкнули дверь и вихрем пронеслись в зал.
Прошло время, прежде чем брат с сестрой огляделись. В глаза сразу бросилось запустение. Дверь, мимо которой они проскочили, висела лишь на одной петле, опираясь на стену. Со стен во многих местах осыпалась штукатурка. Не лучше выглядел грязный замусоренный пол.
— Жиль, — прошептала Энни. — Знаешь, куда мы попали?
Брат кивнул и тоже шепотом добавил:
— Это какой-то притон.
Они помолчали и с опаской оглянулись на смутные тени в глубине зала. А дождь все поливал и поливал с яростным шипящим ревом.
Это был тот самый дом, осмотреть который детей тянуло давно, но им не хватало смелости. Раньше он служил постоялым двором и в те дни был известен под названием «Золотой Колпак». Тогда он славился своими винами, отличной кухней и уютом, какой находили в нем усталые путешественники. А теперь все тут было заброшено. Никто не знал точно — почему, но многие утверждали, что это связано с появлением призраков.
— Жиль, давай уйдем, — заныла Энни, стискивая руку брата и поворачивая к двери. Но завеса из падающей воды преграждала путь и пугала не меньше, чем сам дом.
— Ну вот, — усмехнулся Жиль. — Теперь мы в западне. Так пользуйся случаем: или не ты хотела заглянуть сюда?
Тут, как это часто бывает во время летней непогоды, дождь утих, и выглянуло солнце. Энни все тянула брата на выход, но он задержал ее.
— Постой, Энни, — уговаривал он. — Сейчас мы в Доме с Привидениями. Давай хоть чуток оглядимся. Да и не вижу я здесь ничего такого, что нам угрожает.
— Ну нет, я боюсь, вдруг мы чего-нибудь увидим! — чуть не всхлипывала Энни. — А еще больше я боюсь того, чего и нельзя увидеть. Ты веришь в привидения, Жиль?
Жиль тем часом обследовал одну из больших комнат. Видимо, раньше она служила обеденным залом. Посреди комнаты тянулся длинный сломанный стол, а по одной из стен щерил свою пасть камин.
— Привидения? — переспросил Жиль, повернувшись к сестре. — Какая чепуха! Не поверю, что кто-нибудь действительно встречал привидения. Ну, а если бы они и были здесь, подумай, какой нам вред от них? Говорят тебе — вздор! О Господи, а это еще что?
Из-за дверцы буфета раздался странный скрипучий звук.
— Ой, Жиль, давай уносить ноги, — тянула Энни.
— Нет, погоди, — отмахнулся брат. — Нам хватило смелости войти сюда, пусть случайно. Нам хватило храбрости остаться переждать непогоду. А сейчас вопрос: хватит ли нам смелости открыть дверцу буфета?
— Пойди, если ты такой храбрый, — задела Энни.
— А почему бы это не сделать тебе? — спросил Жиль.
— Вот еще! Это ты хотел. А мне хочется одного: поскорее убраться отсюда.
— Хорошо, я открою, — заявил Жиль, изобразив страшную и воинственную гримасу.
Он приблизился к буфету, в то время как Энни широко открытыми глазами глядела, на что отважится брат. Звук шел из-за двери около очага. Когда Жиль приблизился, скрип повторился, еще громче и необычней. Жиль колебался.
Он не знал, как лучше поступить: чуть приоткрыть дверь, чтобы заглянуть туда, или же сразу широко ее распахнуть. Наконец, он решил, что лучше второе, и рванул дверь.
Ручка оторвалась и осталась в его руке, а Жиль с треском грохнулся на пол.
