Страница 3 из 6
Не люблю опаздывать (рассказы)
История с экологией
Началось всё с урока зоологии. К нам пришёл новый учитель Юрий Антонович.
Он пришёл в середине главы «Комары» и стал рассказывать о том, как он был в экспедиции на Севере, в тайге, и как вся экспедиция страдала от комаров. Но самым интересным оказалось то, что кусаются одни только комарихи. И мальчишки предложили изобрести средство, которое морило бы только тех комаров, которые кусаются. А наши девчонки, услышав это, почему-то обиделись.
Но Юрий Антонович сказал, что в природе существует гармония и равновесие. И если истребить комаров, то могут пострадать птицы, которые ими питаются. И что всё надо делать на научной основе.
И вот тут Юрий Антонович сказал об экологии.
Мы и раньше об этом слышали и даже проходили — экология, охрана природы и окружающей среды.
Точно проходили, потому что я запомнил, как Илья притащил показать цветок хлорофитум, который лучше всех домашних растений очищает воздух. Так что проходили. Но Юрий Антонович сказал, что одно дело проходить и даже по программе, а другое — понимать и что-то делать самим.
Но как мы, ученики ещё не старших классов, можем принимать участие в таких серьёзных делах?
— Давайте думать вместе, — сказал Юрий Антонович.
А когда так говорит учитель, значит, будет фронтальный, то есть всеобщий, опрос. Чтобы легче всем вместе думалось. И он стал спрашивать по журналу, но не с начала, а с Яковлева.
Яковлев вообще-то отвечать любит, когда знает, что отвечать. А тут он не ожидал, что его вызовут. Он, как всегда, мечтал о том, что ему купят собаку.
И вот Серёга встал, посмотрел на потолок, стены, прошёлся глазами по полу. Потом стал смотреть в окно и тогда сказал:
— Надо окна на переменках открывать, чтобы кислород впускать, а углекислый газ выпускать.
— Правильно, Яковлев, углекислота нам в помещении не нужна. Воздухообмен — это важный момент в нашей жизни.
Следующий по алфавиту шёл Чубраков. Он вообще не любил, когда его о чём-нибудь спрашивали. Вот почему он профессионально тянул время, вставляя в свою речь, которой, честно сказать, и не было, слова «это», «значит», «как бы это получше сказать». При этом он как будто незаметно толкал соседа по парте Васюкова.
— Садись, Чубраков, — сказал Юрий Антонович, явно пожалев Васюкова.
Юрий Антонович не знал, что сразу надо было спросить нескольких девочек или Илью, и всё с экологией и с другими вопросами в нашем классе стало бы ясно. Но он или не знал обстановки, или хотел воспитать нас всех правильно. Он посмотрел на часы, задал нам до конца главу «Комары» и предложил провести сбор или классный час по экологии — охране среды и природы.
Но классный час и даже сбор по экологии как-то не звучало. И тогда Олеся предложила созвать всеклассный съезд. Чтобы во все уголки нашего класса проникли передовые идеи. И чтобы это коснулось каждого сердца, в том числе и Чубракова.
— А что Чубраков? Что Чубраков? — сказал Чубраков.
И Олеся тут же хотела дать ему характеристику с точки зрения учкома. Но Юрий Антонович сказал:
— Перестаньте, время зря теряете.
— Лучше не съезд, а форум, — сказал Митрофанов.
— Форум, — поправил его Илья.
Но и это не понравилось, так как напоминало не имеющее отношение к делу название кинотеатра.
— Симпозиум, — предложила Олеся.
— А что такое симпозиум? — начали спрашивать все, кроме меня, хотя я тоже не знал, что значит это серьёзное слово явно иностранного происхождения.
— Посмотрите в словаре иностранных слов, — сказал Юрий Антонович, конечно тоже с педагогической целью. Потому что я не поверю, чтобы он не знал такого слова.
— Не надо словаря, — вдруг сказал Юрик так значительно, что я подумал, он знает это слово из кроссворда в «Юном технике».
Юрик повернулся к Илье, внимательно посмотрел тому в глаза, и Илья, словно ему что-то мысленно передал Юрик, не вставая и потирая свой подбородок, как будто у него была профессорская борода, сказал:
— Симпозиум у древних греков и римлян — банкет с музыкой и беседами.
Илья, который у нас самый учёный в классе, очень часто ссылается на древних римлян и греков. И иногда кажется, что он с ними регулярно встречается, потому что говорит о них всегда с уважением и в то же время как о простых и хороших знакомых.
Когда девочки услышали слово «банкет», да ещё с музыкой, решение было принято мгновенно.
С этого дня мы стали называть класс штаб-квартирой, Олесю — пресс-центром. Илья был научным консультантом и референтом по всем вопросам, в том числе и по торту, который мы предполагали испечь руками наших девочек.
Учитель физики добавил жару в костёр познания. Он сказал, что все предметы в школе, а особенно его физика, так или иначе связаны с экологией.
Учиться лучше мы не стали, но и отметки хуже не получали. И главное, готовили прочную научную базу. А прочная база начиналась с пропуска.
Пропуск был с настоящими фотографиями и фамилиями на двух языках — русском и английском. Пропуск запечатывался в целлофановый пакетик горячим утюгом. Размеры пропуска зависели от размеров фотографий. У Олеси, например, была фотография девять на двенадцать из альбома. На пропуске Ильи красовалась курчавая головка трёхлетнего Ильи, который не был похож на себя современного.
Научные исследования перед симпозиумом велись в самых разных и неожиданных направлениях.
Мне помогал Владик, который не учится ни в нашей школе, ни в моём классе, но которого уважают все наши ребята.
Владик горячо отнёсся к идее симпозиума, и он предложил нам вместе написать диссертацию на тему: «Вонючий воздух из машин».
Я сказал, что так не может называться научная работа. Потом мы устроили дискуссию, в результате которой порвали Владику рубашку, но название научного труда стало таким: «Исследование загазованности воздушного бассейна в районе первого подъезда дома 23».
В день проведения замеров Владик пришёл к моему подъезду с большой трёхлитровой банкой из-под гранатового сока.
Прямо возле подъезда, рядом с коляской, в которой спал ребёнок с первого этажа, возился со своей жёлтой машиной «Жигули» мужчина с маленькой бородкой.
Мотор капризно ревел, набирал обороты. Из выхлопной трубы вырывался прямо-таки драконовский дым.
Владик подставил банку, набрал дыма и быстро накрыл банку крышкой. Как будто поймал какого-то летучего и очень ядовитого жука.
Когда Владик это сделал, он достал карандаш и стал писать на банке, а точнее, на бумажной этикетке. Вот этот карандаш-то и насторожил хозяина машины.
Он вылез из машины, выбираясь из неё, как из норы, подошёл к Владику и спросил, плохо скрывая испуг:
— Ты что здесь делаешь?
Владик, одетый в бывший когда-то белым «докторский халат», в котором мама Владика мыла на субботниках пол, поправил настоящий, но сломанный секундомер, солидно дотронулся до ещё одного измерительного инструмента — плотницкого складного метра, торчавшего из его кармана, и, ничего не отвечая, продолжал писать.
— Ты что делаешь? — ещё раз спросил дядя.
Владика вообще трудно свернуть с выбранной им самим дороги. А когда он чувствует, что выполняет государственное задание, он становится неприступным.
Владик, не глядя на мужчину, стал выводить на наклейке: «Газ выходной от автомобиля номер… Лоборант Васильев». И достал зачем-то из кармана пружинный безмен, которым мы недавно взвешивали нашу кошку Фросю.
— Ребята, — сказал хозяин жёлтого автомобиля, — вы, наверное, играете?
— Ничего мы не играем, — равнодушно ответил Владик. — Это мы симфозиум по икологии готовим. А вы, гражданин, поезжайте, мы вас пока не задерживаем.
— Симпозиум, — поправил я Владика, — по экологии.
Но мужчины уже не было, он исчез вместе с автомобилем. И больше у нашего подъезда мы не встречали номерной знак 88–01.
Так готовилась наша диссертация.
Из ребят нашего класса — а их, как и всех мальчишек, бабушки, сидящие у подъезда, считают хулиганами — создалась оперативная группа по борьбе с городскими браконьерами.
Хорошее название — это всегда полдела. Когда оперативная группа надела почти непробиваемые пенопластовые жилеты, когда ввели пароль, меняющийся раз в сутки, дело пошло само собой. А называлось бы всё по-старому — звено или учком, — было бы скучно.
Мы с Владиком, который и здесь не захотел отставать, вступили в оперативную группу. Нам было поручено фотографировать аппаратом «Смена-символ» нарушителей закона.
Одного нарушителя мы обнаружили на территории детского сада. Браконьер ломал ветку тополя, но сломать не успел, так как к нему подбежала воспитательница. Но даже если бы он и сделал это, фотографировать его для стенда «Берегите природу» вряд ли имело смысл, так как «браконьеру» не было ещё и трёх лет.
Следующая операция проходила в детском парке, на берегу маленького пруда.
Молодой человек в новеньких джинсах мыл бежевую «Ниву».
Он набирал воду из пруда маленьким красным ведёрком и мыл машину тщательно и любовно, так, как моют жеребёнка.
Он заканчивал работу, набрал ведёрко чистой воды и окатил сверху глянцевитый кузов машины. Машина стояла чистенькая. Но рядом с ней, на траве, растекалась какая-то грязная жижа, похожая на вулканическую лаву или на селевой поток в горах при стихийном бедствии… Всё это стекало в пруд, в котором, судя по плакату, даже собак купать не разрешалось.
Когда Владик увидел это, он совсем забыл, что выполняет роль осветителя (чтобы не зависеть от солнца, он взял с собой фонарь), и стал командовать:
— Алёшка, снимай хорошо, чтобы номер вышел!
Затем подошёл к мужчине и сказал, удивляя даже меня:
— Что это вы тут развели? — и показал на грязную лужу.
— А тебе какое дело? — возмутился шофёр.
— Вы, гражданин, ответите за всё согласно законодательства. — Тут Владик запнулся, потому что засомневался в правильности окончания последнего слова. Но быстро достал из кармана бумажку и протянул её шофёру. Это была повестка. В ней говорилось следующее:
Повестка
Надлежащим обязываю явиться в кабинет № 36 для дачи показаний по делу о загрязнении окружающей среды.
Начальник оперативного отдела
м-р В. Васильев.
Текст был отпечатан на машинке, кабинет № 36 был нашим классом, кабинетом физики. «М-р Васильев» переводилось не как майор Васильев, а как «мистер Васильев» (согласно пропуску Владика, который он делал три дня).
Ничего этого не знал нарушитель. Но с законом он, видимо, сталкиваться не любил.
Прочитав нашу повестку, он вдруг закричал: «Погодите!» — и пошёл за нами.
Но что-то в облике его изменилось, и мы, остановившись, увидели, что к нам подходит, можно сказать, другой человек. Почти робкий и даже как будто смущённый.
— Ребята, — начал он, — давайте по-свойски. Ну, не прав я. Нельзя в парке машину мыть. Мне даже совестно. Но для чего сразу повестка?
Это и сбило с толку даже неприступного Владика: он взял протянутую ему повестку и положил в карман. Вежливо простившись, уехал владелец «Нивы».
Но плёнку мы проявили и отпечатали. Она навсегда запечатлела беседу Владика с городским браконьером.
За неделю мы нащёлкали столько нарушений, что пришлось нашему классу целую неделю не есть мороженого — нам нужны, были деньги на фотобумагу.
Мы сделали стенд «Берегите природу» и вывесили фотографии возле универсама, где собираются почти все жители нашего микрорайона.
У стенда дежурил Чубраков со своей бабушкой и здоровенной овчаркой Лайной. Бабушка Чубракова поглядывала на зрителей и на внука и время от времени приговаривала: «Молодцы, наконец-то делом занялись».
К нашему симпозиуму, на который попросилась и бабушка Чубракова, Олеся завершила свои исследования. Она работала одна в научной экспедиции, не выходя из дому и в основном лёжа на своей любимой коричневой тахте. Олеся «засекла» несколько самых крупных и сильно дымящих труб, которые были ей видны из окна. Без особого труда, занимаясь одновременно и макраме, она установила, что в разное время из этих труб идёт дым разного цвета, но одинаково противного запаха. Олеся составила целый график: когда и при какой погоде, в какой час и как долго работали ТЭЦ, железобетонный завод и химчистка. Все трубы она нарисовала в масштабе на листе бумаги. На каждой трубе были написаны фамилии начальников, директоров и бригадиров, которым принадлежали эти разнокалиберные трубы, обстреливающие небо.
У подножия этих труб почему-то резвились белые козы и маленькие девушки с одинаково вытянутыми лицами и бантами на голове. Эти козы и девушки должны были означать хрупкую природу, над которой нависла опасность и которую торопился защищать наш класс.
В небе над трубами на дельтаплане летел, конечно же, Юрик — самый изобретательный из нас. Это было ясно и без подписи «Павлычев». В одной руке Юрик держал плакат с надписью: «Позор и штраф». В нижнем правом углу этой батальной картины были написаны телефоны начальства, которому подчинялись трубы и директора. И в частности, телефон инспекции по охране окружающей среды.
Всё изображённое на картине было правдой. Кроме Юрика. И не потому, что Юрик не смог бы сделать дельтаплан и полететь на нём. Он просто не мог в одно и то же время быть в двух местах, точнее, в двух стихиях. В небе над трубами и в воде под трубой. В то время когда Олеся сделала из своей родной тахты научную лабораторию, Юрик был в экспедиции — он брал пробы воды из трубы, по которой вытекает в речку вода из автобусного парка.
Юрик с группой девочек, которые им командовали, хотя он и считался научным руководителем, ведёрком своей сестры Иришки набирал воду из этой на первый взгляд безобидной трубы.
Воду разливали по бутылкам для детского питания — с научными делениями на стекле. Вода была не похожа на воду. Она была похожа на кофе с мороженым под названием гляссе, на пепси-колу и на обыкновенный бензин. Это можно было определить не только по внешнему виду, но и по запаху.
С этими бутылочками и группой девочек Юрик пришёл в кабинет директора автобусного парка. Их пропустили сразу, как только Юрик сказал, что пришли из подшефной школы с приветствием.
После того как Юрий предложил директору выпить речной воды, о которой тот хорошо отозвался, директор залпом выпил стакан воды из своего графина и сказал: «Сдаюсь».
Мы тогда не знали, что за день до этого его оштрафовали инспектора бассейновой инспекции, которые следят за чистотой воды, и мы приписывали лёгкую победу только нашему великому классу и его представителям — Юрику и группе девочек, которые командовали им.
И вот настал день симпозиума. Он хорошо начался и хорошо закончился. Хотя и уронили стенд с информацией об ирригации в Камеруне. Потому что он стоял не на своём месте.
Как было решено, симпозиум шёл как у греков, а не так, как мы привыкли в школе. В школе ведь как — сначала доклады и торжество, а потом концерт и танцы с чаем. А у греков — всё вперемешку. Кусок доклада, потом кусочек торта и танцы.
Юрик хотел танцевать только с Олесей и дождался, что ему достался только Илья, который тоже хотел танцевать с Олесей.
После доклада опять потанцевали, попили чайку и начали принимать резолюцию, — это так только страшновато называется, а на самом деле мы просто хотели написать письмо куда-нибудь во всемирную организацию и сказать, что мы думаем про охрану природы. Но Юрий Антонович охладил нас и сказал, что сначала надо навести порядок в своём микрорайоне — у себя, можно сказать, под носом. И он при этом очень похвалил нас с Владиком за нашу диссертацию и сказал большое спасибо бабушке Чубракова, которая не только сохранила фотографии на том самом стенде возле универсама, но и отнесла их в отделение ГАИ, где работала уборщицей.
После симпозиума мы вышли на улицу, точнее, на наш школьный двор. И пошли каждый своей дорогой. Так, как ходили всё время. Не по асфальту, а по газону, напрямик, через истёртые ногами кустики боярышника.
И тут Юрий Антонович очень тихо сказал:
— Что же вы делаете, экологи, борцы за мировые проблемы? Топчете, как дикое стадо, живую землю.
И тут мы как будто впервые увидели наш двор. Редкие деревья, посаженные ещё строителями. И множество самодельных дорог, прорезавших газоны. Дорог было много. Мы ходили, срезая уголки и уголочки, выгадывая всего несколько метров. Была тропа Васюкова и дорожка Яковлева, по которой ходили и мы с Юриком. Была персональная широкая дорога Ильи.
Вот так и совершаются великие открытия. На ровном, можно сказать, месте — на газоне.
Мы вернулись по совету Юрия Антоновича в школу, взяли в кабинете труда лопаты и стали копать землю, утрамбованную так, что не поверишь, что здесь ходило не стадо мамонтов на водопой, а всего лишь мальчики и девочки.
Своими собственными ногами мы превратили в зону пустыни кусочек хорошей живой земли.
Особенно трудно копалось почему-то в зоне тропы Васюкова. Такое впечатление, будто Васюков не ходил, а скакал на одном месте, уминая землю, а во-вторых, носил какую-то свинцовую обувь.
Мы работали хорошо и дружно. Сначала мы сняли куртки, потом пиджаки. Через час можно было снимать рубашки. Через два мы выпили ведро воды и поняли, что торта, съеденного за научными разговорами, явно недостаточно для большой практической работы.
Мы разошлись по домам, поели и потом опять долбили железобетонные наши стёжки-дорожки. Мы бы не успели всё вскопать, если бы за Юриком не пришла его мама, а за Ильёй его папа.
Они ободрили нас, причём папа Ильи, не желая уступить Юриковой маме, вспомнил свою студенческую юность и так разошёлся, что чуть было не вспахал асфальтовый цоколь возле самой школы.
Мы расходились по домам усталые и довольные — так, как и принято писать в учебниках.
Через неделю, как только Юрий Антонович достал посадочный материал, мы посадили деревья и посеяли траву. Деревья принялись, и вылезла травка. И мы до конца практики дежурили, чтобы никто не ходил по посадкам. На повязках у дежурных была надпись: «По газонам не ходить! Штраф — три щелбана». И эта повязка нам всем тоже запомнилась.
Так и закончилась история с симпозиумом, и продолжалась обыкновенная наша жизнь. Хотя почти сразу после симпозиума начались каникулы. А разве каникулы — это обыкновенная жизнь?
