Страница 5 из 6
Не люблю опаздывать (рассказы)
Я повелитель техники
Я прочитал книгу про доисторического мальчика.
Трудно даже представить, как давно это было — лет так десять тысяч назад. Но зато я хорошо представил, как тяжело тогда жилось людям.
Они ещё ничего не знали. Жили в пещерах и одевались в шкуры, даже толком не умели огонь развести и дежурили возле костра круглые сутки, чтобы он не погас.
Я бы у них был академиком — столько я знаю. Но это не моя заслуга, а всего человечества. Даже простой робот им столько мог бы рассказать…
Вот если б можно было бы туда — обратно, в прошлое послать посылку с роботами, древние люди так бы не мучались.
А вообще хорошо своего робота заиметь! Но только послушного. И чтобы если вдруг сломается, не трахнул тебя по голове и ничего из посуды не побил.
Нужен надёжный робот. Он бы мне уроки помогал делать… Не все, я бы и сам не ленился.
Но мы бы с ним советовались. У него крепкий электронный мозг. Он может думать круглые сутки. Ему от этого даже лучше. Не заржавеет — всё время под током.
Или: дал приказ роботу — и он тебя от нападений оберегает. У него силища-то электромоторная. Ручки могут быть тонюсенькие, а хватка железная.
С роботом можно в шахматы играть. В шахматах они разбираются, такие комбинации прокручивают — ого-го!
Вот до чего люди дошли.
И на этом не остановились, всё дальше идут!
Мне очень нравится современная техника. Я могу командовать всякими техническими вещами и машинами.
Я прихожу из школы, нажимаю на клавишу — зажигается люстра.
Включаю электроплиту и ставлю на неё кастрюли с обедом, которые я вынул из холодильника. В это время на меня работают могучие электростанции.
Обедаю. Тарелки сделаны на Дулёвском фарфоровом заводе. Ложки и вилки ещё где-то — марки на них нет. Но я знаю, что их штампуют на прессах.
После обеда я открываю кран и впускаю в квартиру холодную и горячую воду.
Это для меня трудятся здоровенные насосы и очистительные станции.
Я мою посуду. А чтобы не было скучно, включаю радиоприёмник — могу слушать музыку со всего света. Кругосветное путешествие за десять минут!
А могу ещё включить и магнитофон. Или проигрыватель с пластинками.
Я смотрю на часы и бегу звонить по телефону Юрику, чтобы ехать покупать корм для рыбок.
Выхожу на лестничную клетку и сажусь в лифт, нажимаю на кнопку.
Выхожу во двор и иду к остановке автобуса. Доезжаю до метро, которое для меня выкопали экскаваторы.
Размениваю двадцать копеек и, опустив пятак, прохожу через турникет, который подмигивает фотоэлементом.
Еду на поезде. Выхожу из метро, покупаю в автомате газету.
Пью газировку из автомата.
Я давно овладел этой техникой и распоряжаюсь как хочу.
Я повелитель машин и автоматов.
Я современный человек, и мне уже одиннадцать лет.
Подорожник — трава мира
6 августа на Хиросиму сбросили атомную бомбу. Это было давно, в 1945 году. А мы с Владиком, по правде говоря, узнали недавно. Слышать-то слышали: и по радио, и когда сбор «За мирное небо» проводили. И я даже плакат с бомбой рисовал на конкурсе рисунков на асфальте, и эта бомба была с зубами и похожа на крокодила — чтобы страшнее выглядело, но получилось почему-то немного смешно.
А вот по-настоящему мы узнали, что случилось в Хиросиме, если правду говорить, когда по телевизору увидели передачу. Там показывали чёрный пожар и маленького мальчика, он японец по национальности. От ожога он весь трясся и даже плакать не мог — так ему было больно. А до этого показывали больницы, в них лежали обгоревшие люди, у которых всё было забинтовано. И руки, и ноги, и тело, и вся голова.
Владика ничем телевизионным не напугаешь и не удивишь. И он часто, когда смотрит самые страшные фильмы, говорит: «Подумаешь — это комбинированные съёмки, подумаешь — это каскадёры, подумаешь — это не по-настоящему убили, это артисты, и я их уже видел после этого в кинокомедии».
Но здесь, в кино про Хиросиму, никаких артистов не было. Люди мучились и умирали.
И после этой передачи нам не хотелось вообще ничего смотреть — даже мультики или передачу «Что? Где? Когда?», которая нравится всем детям ещё и за то, что кончается она совсем поздно — настоящей ночью.
И в войну мы перестали играть, а это самая любимая мальчишеская игра: тр-тр бух! шчир-чук-чук-чук! — кто без этого может прожить?
Честно говоря, мы после этого хиросимского кино войну стали бояться почти так, как боишься, что вдруг умрёт мама.
— Да, — согласилась мама, когда узнала, почему мы такие задумчивые, — от войны больше всего страдают дети.
Я удивлённо пожал плечами.
— Ну, взрослые хотя бы защищаться умеют и детей защищают, — добавила она.
— Мы тоже хотим защитить, — сказал Владик — он, наверное, опять вспомнил японского мальчика.
Папа подумал и говорит:
— Это пока не ваше дело.
— А какое же наше дело? — спросил Владик.
— Вам сейчас надо хорошо учиться…
— И конечно, не ссориться с девочками, — перебил его Владик. — Нам в школе об этом каждый день говорят. А мы хотим за мир бороться. Что мы, маленькие?
— А что — большие? — Мне показалось, папе не очень понравилось, как его перебил Владик.
— Правда, как мы можем бороться за мир? — спросил я.
И папа сказал, что можно послать деньги, которые пойдут на мирные цели, — есть такой специальный Фонд.
Я слышал в школе об этом Фонде, и даже наши старшеклассники, которые работали на школьном заводе «Чайка», отчисляли деньги в Фонд мира. И нам сказали, что на будущий год там могут работать ребята из любого класса. Но мы с Владиком хотели послать деньги сейчас же.
Я попросил деньги у папы. Сказал, что это для Фонда. Папа говорит, нет, лучше послать деньги, которые мы с Владиком заработаем. Тогда я сказал, что открою копилку, в которую складывал железные рубли. Но папа сказал, что это не совсем то. А я спросил, где же взять заработанные деньги.
— Заработать, — сказал папа.
И тогда мы с Владиком стали просить его устроить нас на работу. Хотя бы, для быстроты, к нему в проектный институт.
— А что вы там собираетесь делать? — спросил папа.
Я точно не мог сказать, какая бы нам понравилась работа, но подумал, что могли бы… могли что-нибудь чертить. Потому что я неплохо рисую.
Тогда папа стал рассказывать о своей работе. Оказалось, мы смогли бы попасть туда лет через десять — двенадцать. После школы и института. А я, может, вообще в институт не пойду, а буду лесником или охотником.
— Нам надо быстрее, — сказал Владик. — Чтобы без института.
— Без института?.. — улыбнулся папа. — Тогда собирайте лекарственные травы. Подорожник, например.
— И потом послать подорожник Фонду? — спросил Владик. Он думал, что Фонд — это такой человек.
— Не Фонду, а в Фонд. Это такая организация — Фонд мира, — сказал папа. — Сдайте в аптеку траву, вам заплатят деньги. И деньги пошлёте — ваши, как говорят, кровные. Получится двойная польза: лекарство — людям, а деньги — в Фонд мира.
Назавтра рано утром мы пошли рвать подорожник. Жили мы тогда на даче. Этой травы у каждой дороги полно. Мы позвали с собой Аньку. Она хорошо считает.
Анька сразу взяла на себя командование. Мы не спорили. Мы же не играли.
Мы стали рвать подорожник, которого везде полно и его можно назвать подножник. Он растёт везде, где ходят люди. Анька срезала листья ножницами, а мы рвали так, руками, и ножки у листиков тянулись на длинных и тонких жилах, как резиновые. Мы собрали большущий целлофановый пакет за час или чуть меньше. В общем, быстро. И пошли в аптеку сдавать.
Я много раз был в аптеке. Покупал лекарства, вату, гематоген и леденцы от кашля — они очень вкусные. Но никогда никаких лекарств в аптеку не носил. Я немного трусил, и был очень рад, что командует Анька, а не я: командиру всегда страшнее.
Мы зашли в маленький зал аптеки, где запахи разные-разные. И все яркие, как марки из разных стран.
Анька торжественно остановилась в середине зала:
— Здравствуйте, товарищи! А скажите, пожалуйста, можно ли сдать лекарственную траву подорожник?
Её голос перемешался с запахами в гулком зале старой аптеки. Мне показалось, что сейчас аптекари начнут качать головами: зачем ты так кричишь, девочка? Но ничего неприятного не случилось. А полная кассирша в очках, которая сидела в своей стеклянной загородке, как рыба-телескоп в аквариуме, сказала:
— Это вам надо идти к заведующей.
И объяснила, куда идти. Оказалось, что рядом со входом в аптеку была ещё одна дверь, которую я никогда не замечал. Как будто её только что специально прорезали для нас.
Мы постучали в дверь, но никто не отозвался. Тогда Анька потянула ручку. Дверь только чуть-чуть приоткрылась. У неё была зверская пружина. Тогда мы схватились за ручку все вместе и открыли дверь…
Заведующая поставила на круглый стеллаж с лекарствами чашку с чаем и спросила:
— Что у вас ко мне, дети?
— У нас подорожник, — сказал Владик и чихнул, потому что здесь был очень сильный запах, который щекотал нос.
— А, траву принесли? — сказала заведующая.
Она взяла протянутый Анькой пакет:
— Такая трава не годится.
— Почему? — спросил я.
И тогда заведующая объяснила, что аптека принимает только сушёную траву. И рассказала, как её сушить.
Мы пошли домой и особенно не расстраивались, потому что теперь точно знали, что траву действительно принимают. И узнали ещё другие травы, которые можно сдавать: мать-и-мачеху, тысячелистник, пастушью сумку…
Хотя мы и не успели послать деньги к шестому августа, но папа успокоил нас. Он сказал, что человек должен быть всегда добрым и всегда бороться за мир, а не только в какие-то дни.
И тогда мы набрали столько травы, что завалили все комнаты и мансарду. Только для прохода оставили узенькие полоски на полу. А чтобы всё было по правилам, занавесили все окна одеялами — иначе на траву действуют солнечные лучи и она портится.
Целую неделю у нас в доме пахло как на сеновале — трава ведь высыхает долго. Мы как могли торопили её: ворошили и переворачивали каждый листик, как блины на сковородке. Мы устраивали сквозняки и даже обмахивали траву кусками фанеры.
И вот наконец мы уложили нашу зелёную драгоценность в бумажные самодельные кульки. Их получилось девятнадцать штук. Это была целая гора кульков. Мы сложили их в авоську, погрузили на Анькин складной велосипед «Салют» и тронулись в путь. Мы с Владиком были охраной этого каравана. И у него, и у меня в тайных карманах лежали ненастоящие наганы и настоящие складные ножики.
Траву у нас принимала наша знакомая заведующая. Она ушла взвешивать кульки в какую-то комнату. Мы все трое думали только об одном: сколько нам заплатят.
Вышла заведующая и протянула деньги Аньке.
— Вот, — сказала она, — здесь рубль пять за подорожник и семьдесят копеек за мать-и-мачеху. Всего…
Она не успела сказать, как Анька удивлённо вскрикнула:
— Рубль семьдесят пять?
Мы вышли из аптеки, даже не сказав до свидания. Какое-то время мы не разговаривали. Но каждый думал об одном: так много травы и так мало денег.
— Ну что, пойдём на почту? Будем деньги посылать? — спросил я своих приунывших товарищей так, как будто сильно сомневался, нужно ли вообще идти на почту с этой жалкой суммой. Ведь мы, честно говоря, надеялись, что заработаем кучу денег.
И у самой почты мы стали совещаться — прилично ли посылать на такое великое дело рубль семьдесят пять копеек.
— Хотя бы сто рублей, — сказал Владик.
— Сто… А тыщу не хочешь? — спросила Анька и добавила: — Было хотя бы десять рублей для ровного счёта.
А мне почему-то нравилась сумма двенадцать рублей, она какая-то такая — и не большая и не маленькая.
Так, совещаясь, мы вошли на почту. А совещались мы громко, и на нас сразу обратили внимание. На почте было мало народу, потому что не у всех каникулы.
— Так, ребятки, зачем пришли? За лотерейными билетами? — спросила нас тётенька, которая сидела под вывеской «Приём ценной корреспонденции».
— А у нас не корреспонденция, — сказала Анька, — у нас деньги.
— Это тоже ко мне, — сказала тётенька. — И давайте поскорее, а то я закрываюсь на обед.
Когда она так сказала, то отступать уже было поздно. Да ко всему оказалось, что тётенька знает адрес Фонда мира. Она сказала, что каждый человек должен знать этот адрес. И назвала нас молодцами. А когда мы ей рассказали, откуда деньги, она ещё раз назвала нас молодцами. И что-то сказала другой тётеньке. Та высунулась из своего окошка и посмотрела, как мне показалось, с восхищением. От этого нам стало повеселей.
На улице мы долго рассматривали настоящую квитанцию, в которой было написано, что от гражданки Шубкиной принято… сами знаете сколько. А в графе «куда» было написано красивым почерком «Фонд мира».
И тут Владик, который долго с разных сторон разглядывал квитанцию, сказал очень хорошо. Он сказал, что, правда, мы послали немного. Но ведь на Земле живёт столько народу — никто даже точно не знает! И если каждый житель пошлёт хоть один рубль, то это получится так много, что и представить невозможно. Тысячи и миллионы!
