Страница 17 из 20
Неандертальский мальчик или большой поход
ЗУБ ТИГРА
Солнце стоит еще высоко, когда горная долина выводит нас на обширное плато. Два хребта сторожат эту необозримую пустошь, поросшую чахлыми, насквозь промерзшими кустиками.
Дедушка Пузан глядит на свою дубинку.
— Вот-вот, большой длинношерстный носорог должен обитать именно здесь, — восклицает он.
— «Должен»? — опять придираюсь я. — Значит, ты не вполне уверен?
— Если верить тому, что мне рассказывал мой дед, этого зверя можно встретить где-нибудь тут, в зарослях вереска…
— Но разве… разве ты сам никогда не видел его?
— Нет, — признается учитель.
— Ну а… прошлые походы? — не верит своим ушам Умник.
— Провал за провалом, — мрачно подтверждает учитель. — Хотя, ясное дело, чтобы сохранить лицо, мы врали, будто их тут видимо-невидимо.
Мы совершенно ошарашены.
— Да ведь в этом нет ничего дурного, — оправдывается толстяк. — Мы видели много мускусных быков, сотни бизонов, несметные стада оленей.
— Но ни одного длинношерстного носорога, — подчеркиваю я.
— От тебя, Неандертальчик, просто жизни нет, — вспыхивает дедушка Пузан. — Как-нибудь я возьму да и отрежу твой длинный язычок. Думаешь, так уж легко организовать взаправдашний поход? К тому же всем очевидно, что большой длинношерстный носорог относится к исчезающим видам…
— Вот именно, — вмешивается Умник. — Видишь, к чему приводит охота? Мне кажется, что духи-покровители попросту скрыли тех носорогов, что еще остались. И хорошо сделали: иначе в скором времени все они исчезли бы с лица земли.
— Куда бы их ни скрыли, мы это место найдем! — гремит дедушка Пузан. — Рог носорога несомненно поднимет мой престиж.
— Если их и в самом деле осталось так мало, глупо убивать носорога только для того, чтобы добыть рог, — замечаю я.
Дедушка Пузан бросает на меня испепеляющий взгляд.
— Поход возглавляю я! — кричит он в бешенстве. — Мы пришли сюда за большим носорогом и не уйдем отсюда, пока его не найдем. А теперь пошевеливайтесь! Мы должны пройти через вон то ущелье до темноты. Внизу, в долине, найдем подходящие палки для копий. Ты, Неандертальчик, по-прежнему пойдешь впереди, да не зевай, смотри в оба!
Мы продолжаем путь.
Солнце впереди нас клонится к горизонту. Мы уже порядочно спустились — снега меньше, кое-где журчат ручьи.
Кротик отошел в сторонку пописать, скрылся за скалой — и вдруг мы слышим его звонкий голосок:
— Ого, какие острые клыки у этого олененка!
Котомки, шкуры — все, что несем мы на себе, валится на землю.
— Клыки?!
Не так-то много зверей в наше время имеют клыки.
Может быть, это детеныш кабана?
Нет, нет — кабаны живут гораздо южнее.
Или моржонок?
Речи не может быть: моржи обитают гораздо севернее.
Мамонтенок?
Невозможно: обычно мамонты бродят стадами к востоку отсюда.
Неужели…
— Какие клыки у этого детеныша? — спрашиваю я с бешено бьющимся сердцем.
— Кривые… и длинные, с мою ладонь! — млеет от восторга этот недотепа.
Нас пробирает дрожь.
— Кротик, беги скорее сюда! — кричит дедушка Пузан.
— И олененка прихвачу. Умнику понравится.
— НЕ-Е-Е-ЕТ!!!
Но все без толку. Кротик уже идет к нам, несет на руках детеныша. Можно залюбоваться его красивой полосатой шкуркой, стройным поджарым туловищем, длинными усами, симпатичной мордочкой, но мне не до того…
— Спокойно, спокойно. — Умник рыщет по своей дубинке для записей. — Саблезубые тигры не особенно любят мясо ледниковых людей. Находят его слишком зловонным — ведь мы все время мажемся жиром…
— Тем лучше…
— М-м-м… что-то не верится…
— Может, и так…
Блошка быстро наносит на руки, на лицо весь бизоний жир, какой у нее еще остался.
Дедушка Пузан, побив все рекорды скорости, уже разжег огонь.
— Ай-ай-ай… — хватается за голову Умник.
— Что… что ты там вычитал? — запинается Блошка.
— Здесь написано, что тигров больше всего бесит, когда кто-нибудь приближается к их малышам. Они тогда звереют… я хочу сказать, звереют больше обычного…
— Р — Р — Р — Р!!! (Перевод: «Мой малютка в руках вонючего ледникового мальчишки? Как такое пережить!»)
Мы поднимаем глаза: на выступе скалы появляется огромная тигрица.
Молния вырывает тигренка из рук Кротика и отбрасывает прочь, подальше от нас.
— Иди, хороший мой, иди! — задыхается он. — Иди к мамочке…
Но проклятый полосатый клубочек, кажется, полюбил Кротика: он возвращается, лижет ему руку.
— Р — Р — Р — Р — Р — Р — Р!!! (Перевод: «Я умру от ревности! Мои нервы этого не выдержат!»)
Умник в отчаянии водит пальцем по дубинке для записей.
— Таволга… Тенеты… Терпуг… Проклятье, когда торопишься, вечно ничего не найти! Ах, вот оно… Тигр; здесь сказано, что тигр, перед тем как напасть, рычит всего два раза. На третий раз… нападает…
Блошка визжит.
— А если Березка попробует… применить волшебство? — предлагаю я.
— Вобла… Волхв… Волшебство… увы, нет: статистика показывает, что саблезубые тигры нечувствительны к любому типу волшебства.
— Караул! Пры… пры… прыгает!!! — в ужасе вопит Щеголек. У его ног на белом снегу ширится желтое пятно.
Но большие яркие глаза тигрицы устремлены на меня. Именно меня она избрала своей первой жертвой. Я обливаюсь холодным потом.
«Не повезло, — проносится в мыслях. — И почему она выбрала именно меня? Есть же дедушка Пузан, такой жирный; и плотненький, крепко сбитый Буйволенок…»
Но тигрица нацелилась именно на меня. Только теперь я понимаю почему: у меня одного в руках копье.
Копье…
Дальше все происходит, будто во сне.
Не знаю как, но небосвод вдруг темнеет, и вот я снова в пещере, где лежит больной дедушка Пузан. И в этом полумраке на меня опускается сверток шкур: наш поддельный тигр.
Я сажусь на корточки, упираю копье в землю, чуть наклоняю его. Изо всех сил пытаюсь разглядеть сердце, которое нарисовал Уголек, но ничего не вижу.
Потом — глухой удар; копье согнулось, но не сломалось; оно дрожит так, что я с трудом его удерживаю.
Леденящее душу рычание, переходящее в жалобный визг; потом — пронзительная боль в руке, и неподъемная тяжесть обрушивается на меня, сплющивает, прижимает к земле, пока я постепенно не лишаюсь чувств.
Еще звучат голоса товарищей, все слабее и слабее.
Потом — ничего.
Я снова открываю глаза и вижу, как Блошка склонилась надо мной, вытирает мне лоб кусочком шкуры. Улыбаюсь ей.
Она вскакивает, выбегает из хижины, кричит:
— Он очнулся! Очнулся!
Оглядываюсь вокруг: я лежу в хижине, в очаге пылает огонь.
Голова у меня кружится. Пытаюсь подняться, но острая боль в плече приковывает к месту.
Вся рука у меня замотана шкурами, от нее пахнет каким-то мхом: узнаю запах лекарства, которым Березка смазывала раны дедушки Пузана после его стычки со львицей. Чувствую на груди какую-то тяжесть, вроде бы что-то висит на шее; преодолевая боль, сажусь, чтобы разглядеть получше.
Невероятно: это — зуб тигра! Не успеваю придумать какое-нибудь правдоподобное объяснение, как весело галдящие товарищи врываются в хижину, словно морской прибой.
— Ура!
— Он поправился!
— Да здравствует наш герой!
— Да здравствует победитель тигров!
— Ти… тигров? — заикаюсь я.
— Именно, — гордо подтверждает Блошка, наклоняется и целует меня.
Неандерталочке обидно; она тоже наклоняется и целует меня в другую щеку.
Потом все по очереди целуют меня, обнимают, трутся носами…
Даже дедушка Пузан забыл старые обиды.
— Вот он, мой лучший ученик! — кричит он и душит меня в объятиях. — Мой герой! Яркий пример того, как гордый дух пренебрегает опасностью! Несравненный воин! Бесстрашный охотник, светоч для грядущих поколений! И…
— Хватит, хватит… это уже слишком, дедушка, — останавливаю его я. — Сейчас ты говоришь такие слова, а только вчера ты грозился отрезать мой чересчур длинный язык.
— Что было, то прошло, малыш! Что было, то прошло! Когда мы поведаем старейшинам о твоем славном подвиге, никто уже не сможет сказать, будто походы дедушки Пузана никому не приносят пользы. — Он склоняется ниже, шепчет мне на ухо: — Знаешь, милый мой, мне больше не хотели отпускать средств на школу… Так что этот поход мог оказаться последним. Да-да. Но ты своим блистательным деянием меня просто спас. Благодаря тебе, сынок мой дорогой, меня ждет счастливая, обеспеченная старость, а главное…
— СЫТЫЙ ЖЕЛУДОК! — хором кричат ребята.
Дедушка Пузан сияет.
Потом берет дубинку-журнал, острым кремниевым наконечником вносит в него какие-то знаки и радостно возглашает:
— За то, что Неандертальчик рисковал жизнью ради общего блага: «отлично» по гражданскому воспитанию!
Бурные аплодисменты.
— За то, что он выстоял в поединке с самым могучим и опасным зверем Ледникового периода: «отлично» по физическому воспитанию…
Аплодисменты, одобрительные свистки.
— За то, что…
— Довольно, дедушка Пузан, — перебиваю его я. — Хватит. Иначе быть мне таким же занудой-отличником, как Умник и Уголек!
Смех, опять аплодисменты.
— Кстати, об Угольке, — спохватывается Блошка. — Посмотрите, как здорово он все зарисовал.
И показывает мне серую каменную табличку, на которой наш художник изобразил углем страшное происшествие, прославившее меня: вот прыгает тигрица, а вот я сижу на корточках и жду, сжимая копье.
— Очень красиво… — шепчу я и чувствую, как слеза сползает по щеке.
— Но… почему ты плачешь? — удивляется Блошка.
— Тигрица была такая красивая… сильная… никого не боялась. Теперь ее дух будет скитаться по небу… ночами приходить ко мне. Не знать мне больше покоя!
— Неандертальчик прав, — соглашается Березка. — Нужно умилостивить ее духов-покровителей. Есть единственный способ сделать это.
— Какой? — спрашивает Умник.
— Оставить в живых ее детеныша.
Дедушка Пузан, несмотря на все свое ликование, мрачнеет.
— Но… это неслыханно! — возмущается он. — Глупость какая-то! Ведь нам нечего есть, мы — голодные! И потом, этот тигренок вырастет большой, как его мать, и когда-нибудь нам придется сразиться с ним. Нет, нет… это недопустимо, я этого разрешить не могу!
И все-таки разрешает.
Мы идем на разведку, находим следы тигров у пещеры и там отпускаем тигренка.
Он наверняка найдет себе другую маму…
— Страница 17 —
