Страница 33 из 34
Сказочное наказание (повесть)
22. О бидоне в канаве и доброй бабушке
Утром в пятницу Ивана послала меня в Винтице за молоком. Помахивая бидоном, я плелся вниз к деревне — впервые за все время, что мы прожили в замке, меня там ничего не радовало.
Проснулись мы в таком невеселом, точнее сказать, отвратительном настроении, что, когда передо мной возникли покрасневшие глаза Тонды, я даже обрадовался возможности на какое-то время убраться из этого царства печали.
Толстая торпеда не появлялась, и Станда был мрачнее вчерашнего. Никто из нас не прикипел душой к этому существу с собачьим нравом и поросячьей внешностью, но, глядя на Тондины мучения, мы на каждом шагу взывали: «Кр-о-ошка…» Даже по дороге за молоком я то и дело останавливался и выкрикивал направо и налево это комичное собачье имя. Но голос мой терялся меж листвой деревьев, не находя ответа.
Я купил молока и двинулся в обратный путь, но не успел не то что на шаг, а и двадцати сантиметров пройти в сторону замка, как из здания винтицкой почты вышел почтальон и подозвал меня:
— Эй, паренек, ты, часом, не сверху, не из замка?
Я кивнул, и он тут же вытащил из сумки конверт и лист бумаги. Достал из-за уха карандаш и подал мне.
— У меня для вас заказное из Берлина. Распишись вот там, где «подпись получателя» и забирай письмо — вручишь его пану инженеру. Ну вот, прощай. Спасибо, избавил меня от такого длинного пути.
На белом продолговатом конверте стоял адрес нашего замка. Под ним в скобках было приписано: «Инженеру Станиславу Михалу лично». Перевернув конверт, на том месте, где пишут адрес отправителя, я обнаружил имя профессора Никодима и адрес какой-то берлинской гостиницы.
В надежде, что именно это письмо содержит разгадку тайны тициановского портрета старого мужчины, я помчался в замок. Держа бидон с молоком в одной руке, а письмо в другой, я пробежал мимо винтицкого трактира и завернул за угловой дом, чтобы как можно быстрее попасть на дорогу, уходящую к замку. Но человек предполагает, а трактор располагает, как бы выразился в такой ситуации мой отец. Предвкушая то удивление, которое вызовет в замке письмо из Берлина, я выскочил прямо наперерез трактору, который выезжал из ворот дома и выворачивал на дорогу. Тракторист крутанул руль вправо, благодаря чему сама машина меня не задела, но прицеп на повороте занесло и боком кинуло на меня. В последнее мгновение я выставил вперед руку, меня отшвырнуло в сторону, и я покатился по асфальту.
— Окаянный мальчишка, ох и задал бы я тебе, всыпал бы по первое число! — завопил тракторист, удостоверившись, что я вполне проворно отрываюсь от матери-земли и поднимаюсь на ноги. — Гонятся, что ли, за тобой? Так с чего ты летишь по деревне как угорелый?! — Он повернул меня к себе лицом. — Покажись! Ничего не болит? Нет?! Руки немного ободраны, пусть тебе дома марганцовкой промоют. Дубина ты стоеросовая, а ну как с другой стороны что выехало, серьезная могла бы выйти авария, ведь я всю дорогу перегородил! — Тракторист смачно сплюнул, вскочил в кабину и включил зажигание. — В следующий раз осторожнее на поворотах, балбес!
Прошло еще довольно много времени, пока я пришел в себя и как в полусне принялся искать бидон. Нашел я его в канаве, посреди серо-голубой лужи. Когда я поднял посудину, в ней молока не оказалось и с наперсток. К счастью, у меня в кармане хватало денег, чтобы вернуться в магазин и наполнить бидон снова. Так что я решил повернуть назад. Но не успел я пройти и двух-трех шагов, меня пригвоздило к месту ужасное открытие: у меня нет письма. Куда делось письмо?
Я обшарил место столкновения метр за метром. Вошел во двор и осмотрел землю у ворот по ту сторону заборчика. Совал голову в бетонные трубы, лежащие у переезда, рыскал по канавам — двадцать метров в ту и в другую сторону, — вывернул карманы, вытряс рубашку. Письма нигде не было!
Со двора вышла сгорбленная старушка и некоторое время наблюдала за моей беспомощной суетой. Скорее всего, она подумала, что я потерял деньги на молоко, потому что вынула из кармана фартука смятую пятикроновую бумажку и сунула ее мне в руку.
— На, возьми, паренек, — сказала она и погладила меня по измученному лицу. — Будут деньги, вернешь.
Мне пришлось показать ей полную горсть монет, чтобы она убедилась, что дело совсем не в деньгах. Когда я заспешил к дороге, ведущей в замок, она все еще недоуменно смотрела мне вслед. Немного погодя я оглянулся — старушка медленно прохаживалась около дома, шаря по земле глазами.
О пустом бидоне я уже и думать позабыл. Зато потерянное письмо из Берлина то подгоняло мои мысли, то вдруг осаживало их. В мозгу, как раскаленный шар, перекатывался один вопрос: что на это скажет Станда?
Большой начальник закурил сигарету и глубоко затянулся. До того как он произнес первую фразу, Ивана смочила клочок ваты марганцовкой и тщательно протерла ссадины на моих руках. Напряжение, с которым я ждал первого Стандиного слова, позволило мне почти не обращать внимания на тысячу иголочек, вонзившихся под кожу. Но водопад упреков на мою голову так и не обрушился.
— Письмо нужно найти, — сухо сказал Станда и созвал на совет все население замка, за исключением профессора Гибша.
Ивана на скорую руку намазала нам маслом по краюхе хлеба, и через несколько минут из ворот замка вышла колонна жующих следопытов.
Дорогой Алена сочувственно гладила ссадины на моих руках, а Мишка заметил, что это пустяк по сравнению с тем, что он испытал, когда его посадили в муравейник двое градиштьских «фиалок». Тонда то и дело в отчаянии взывал на все четыре стороны: «Кро-ошка… Кро-ошка!»
Бабушка из дома номер двенадцать в Винтицах в изумлении наблюдала, как кучка подростков, понурив голову, сызнова обшаривала землю у ее домика. Мы обследовали каждый метр почвы, залезли на липу и трясли ее ветки, послюнявили пальцы и попробовали, куда ветер мог унести письмо.
Все напрасно. Немного погодя Станде пришла в голову спасительная мысль.
— Остается единственная возможность — конверт вылетел у Лойзы из рук и упал прямо на прицеп.
— Боже мой! — воскликнул я и трахнул себя кулаком по голове. — Ну конечно, я же держал письмо в руке и ею ударился о платформу!
— Это лишь одна из возможностей, — осторожно уточнил Станда и направился к старушке, которая высовывалась из окна своего домика.
— Бабушка, вы случайно не знаете, куда поехал с вашего двора тот человек на тракторе?
— Сын-то? Матей? Да на скотный двор, куда же ему поутру ехать! Будет возить навоз на Гомоли.
— Ну, пока! — сказал Станда и поблагодарил старушку. — А потом, обращаясь ко мне, добавил: — Искать письмо в куче навоза — этого я бы себе не пожелал.
23. Тракторист удивляется, а Мишке не нравится…
Направляясь к коровнику, мы взяли такой темп, как будто шли на европейский рекорд по марафону. Один Толстый волк все время отставал, потому что на всех кривоногих толстых псов бросался с криком: «Кро-о-ошка!»
На скотный двор мы ввалились, как шайка разбойников, и обступили первую платформу, которая попалась на пути. Мужчина, работавший на автопогрузчике, забыл о своих обязанностях, и ковш с вонючим грузом застыл в воздухе.
— Что здесь происходит? — удивленно проговорил он.
— Вы не видели здесь письма? — выпалил Мишка, а Алена тем временем пыхтела, перелезая через боковую стенку платформы.
— Чего? Письма? — Мужчина оглядел нас одного за другим, неуверенно улыбаясь, словно видел перед собой толпу сумасшедших. — Здесь, товарищи, не почта, а навозная куча, — уверенно заявил он немного погодя, убедившись, что лица у нас нормальные.
— Мы ищем прицеп с трактористом, который примерно полчаса назад выехал из дома номер двенадцать, — коротко и ясно сказал Станда.
— Вы имеете в виду Матея Зоубка? — догадался человек, окруженный рычагами, и махнул рукой куда-то вперед себя. — Вон его экипаж стоит, да и сам он вот-вот явится — за сигаретами побежал.
Посмотрев в указанном направлении, мы увидели у задних ворот зеленый трактор, а за ним — платформу-прицеп, доверху наполненную навозом.
Незаметно подкравшись к мужчине на погрузчике, Ивана спросила его с милой улыбкой:
— Вы не могли бы опять освободить это платформу?
В глазах тракториста снова мелькнуло опасение, не имеет ли он дело с умалишенными. Но он тут же отогнал его и добродушно сказал:
— Слышите, молодые люди, нет у меня времени шутки шутить, мне платят за центнер, и я должен грузить. Ступайте отсюда, а то я вам этот навоз на спины вывалю!
И стрела погрузчика закружилась над нашими головами. Все невольно попятились, а Мишке не повезло — он споткнулся о бетонное ограждение навозной ямы и шлепнулся в зловонную жижу. Станда успел протянуть ему руку и помочь подняться, но тут у задних ворот зафырчал трактор и прицеп с навозом, покачиваясь, тронулся.
— Подождите! — закричала Ивана и бросилась догонять отбывающий груз.
За ней последовали Тонда, Алена и Станда. Один Мишка беспомощно торчал во дворе коровника и со слезами на глазах обозревал заднюю часть своего тела, где по ляжкам ручейками стекала навозная жижа. Я же колебался между желанием бежать за остальными и долгом перед товарищем.
При этом я испытывал примерно то же чувство, что отражалось на Мишкиной физиономии в тот раз на птичнике, когда мне залепили яйцом по лбу. Вот и у меня защекотало под носом, так что пришлось расчихаться, чтобы как-то скрыть смех.
Мужчину с погрузчика уже оставили все страхи по поводу нашей ненормальности, и он, громко хохотнув, дал нам совет:
— Слышьте, мальчуганы, возьмите вон там шланг и поверните кран. Эту жижу нужно побыстрее смыть, а то она в штаны всосется.
Я окатывал Мишкины тылы струей ледяной воды до тех пор, пока он не запротестовал, шевеля посиневшими губами:
— Хо… холо… холо-о-дна-ая… а-а-й… б-р-р…
Повесив свернутый шланг на крючок, мы припустили за Иваной, Стандой и остальными. Дикий волк, желая согреться, бежал так быстро, что все время обгонял меня. И мне ничего не оставалось, как любой ценой не отставать, потому что за ним тянулся хвост такой вони, как от только что унавоженного картофельного поля.
К лесочку, что у Гомоли, мы добрались в ту самую минуту, когда тракторист остановил самосвал и начал ссыпать навоз в кучу у распаханного поля. Все обитатели замка стояли около кузова и с напряжением смотрели на дымящийся навоз, как скворцы, высматривающие дождевых червей.
Как только кузов достиг наивысшей точки и с платформы съехали последние остатки груза, под верхним ее бортом забелел прямоугольник. В сущности, он не белел, потому что уже давно окрасился в золотисто-желтый цвет навоза, но нам показалось, что он сияет.
— Вон он! — вскрикнула Алена и полезла по мягким, дымящимся навозным горам.
— Постой, полоумная! — завопил тракторист и, подав машину от навозной кучи немного вперед, начал опрокидывать кузов.
Мы стояли у его боковой стенки и протягивали руки. Тонда подпрыгнул и, не в силах ждать, повис на бортике, наивно надеясь, что этим он что-нибудь ускорит. Первым дотронулся до письма, разумеется, Станда — ведь он был выше всех и руки у него были самые длинные. Окружив его, мы смотрели на этот не слишком приятно пахнущий конверт прямо как на найденное сокровище.
— То-то посмеюсь, если в нем ничего, кроме привета из Берлина, — сказала Ивана, отчего наше нетерпение только возросло.
Большой начальник раскрыл и без того уже расклеившийся конверт и вынул из него лист бумаги в желто-коричневых пятнах. Мы все склонились над письмом, и, глядя на наши затылки, можно было подумать, что мы откусываем от пирога с запеченной пятикроновой монеткой.
