Страница 3 из 43
Глава IV. НОЧНОЕ ПЛАВАНИЕ
Так обнимались мы под метелью, и, когда обнялись окончательно и Шура скрылся за углом, Орлов вытащил из-за пазухи овальную жестянку.
Красная краска на ней местами облупилась, проржавела, но хорошо видна была парусная лодка и надпись белым по красному:
ЧАЙ
Т-во Чайная торговля
В. ВЫСОЦКИЙ и К
Москва
Перед нами была старинная вывеска. Но как попала она в подвал? И как попал сюда бамбук?
— Ты знаешь, чего я думаю, — сказал Орлов, — я думаю, что в этих бревнах раньше перевозили чай. Насыпали внутрь сухого чаю и перевозили вот на таких лодках, которые называли «чайный клипер».
Более нелепого предположения предположить было невозможно. Художник Орлов пытался одним махом объединить чай, бамбук и лодку на вывеске прямой линией. Он пошел кратчайшим путем к истине и промахнулся.
Орлов просто-напросто устал. Его оглушила потеря граммофона. Ведь он мог запросто уносить сейчас под мышкой граммофон, а вместо этого возился с моим бамбуком. Была уже глубокая ночь. Снег валил со всех сторон. Мы замерзли и долго связывали бамбук веревкой, связали, взвалили на плечи.
Связка получилась громоздкой, руки соскальзывали с гладких лакированных бревен.
Переулками мы вышли на Сретенку. Снежные волны выкатывались вслед за нами из темных подворотен, схлестываясь под фонарями, и улетали кверху — громыхать на крышах, выть на чердаках.
— Воет, как граммофон, — недовольно ворчал Орлов, который шел впереди.
— Право руля! — кричал ему я.
Метель то подталкивала нас в спину, то налетала сбоку и разворачивала поперек улицы. Мы неловко маневрировали, напоминая баржу. Это было первое плавание самой легкой лодки в мире.
— Левая, загребай! Правая, тарань! — покрикивал я и вдруг услышал сзади:
— Стоп-машина!
В первую минуту я подумал, что это нас догнал зачем-то милиционер-художник. Но ошибся. Нас догонял не художник, но — милиционер.
— Суши весла! — крикнул я, и мы повалили связку на снег. Милиционер-нехудожник оглядывая и нас и бамбук с крайним подозрением. Из-под его погон сыпалась снежная труха. В свете уличного фонаря кокарда на его шапке, до блеска начищенная метелью, сверкала как утренняя звезда. Милиционер молчал.
Орлов постучал ботинком по бамбуку, потопал ногами, попрыгал.
— Метель-то какая, а? — сказал он милиционеру. Милиционер не захотел вступать в пустой разговор. Не выпуская нас из поля зрения, обошел он бамбуковую связку, посветил фонариком в черные жерла бревен. — Попрошу документы.
— Документов нет.
— Попрошу накладные на стройматериалы.
— Ничего такого у нас нет.
— А где вы это… гм… взяли?
— Это бамбук, — чистосердечно ответил Орлов. — Нам его милиционер-художник подарил.
На мой взгляд, ничего глупее этой фразы придумать было невозможно.
Фраза озадачила милиционера, несколько секунд переваривал он ее и сказал неожиданно:
— Это Шурка, что ли?
— Шура. Который на Сретенке стоит.
— Да откуда же у Шурки бамбук? Где ваши накладные?
— Накладные остались у Александра, — вставил я. — Необходимы дополнительные печати.
— Какие еще печати? Откуда бамбук?
— Он лежал в Сухаревском переулке, — принялся объяснять Орлов. — У милиционера-художника в подвале. Мы там и вывеску нашли.
Он достал из-за пазухи вывеску «Высоцкий и К», которая делу особо не помогла.
— Пройдемте до отделения, — сказал милиционер.
— Да что вы! Пойдемте лучше ко мне в мастерскую, — приглашал Орлов. — Заварим чаю, разберемся.
— Уж если разбираться, так в отделении.
— У нас чай со слоном. А можем чаю-медведя сделать. Согреетесь.
— Уж поверьте нам, — уговаривал я. — Не крали мы этот бамбук. Пойдемте, посмотрите, где мы живем, и если надо, арестуйте.
Некоторое время уламывали мы милиционера, и наконец он согласился, помог взвалить бамбук на плечи. Мы снова двинулись вперед, а милиционер-нехудожник важно шагал сбоку. Его присутствие сделало наше плавание более торжественным и величавым. Мне было приятно, что в первом плавании самой легкой лодки в мире участвуют сопровождающие корабли.
— Вы знаете, — сказал я милиционеру, — вы участвуете в первом плавании самой легкой лодки в мире.
— Как это так?
— Из этого бамбука мы построим самую легкую лодку планеты.
— На легкой-то далеко ли уплывешь? Да и зачем она вам? Рекорды, что ль, бить?
— Да надо бы их побить, — веселился я. — Чего глядеть-то на них?
— Делайте плоскодонку. У нас в Мещере все на плоскодонках плавают. Из осины долбят.
Пока мы шли к мастерской, милиционер-нехудожник вспоминал, как делают лодки у них в Мещере, как выбирают осину, как долбят, как парят, как разводят ее.
Когда мы пришли в мастерскую, заварили чай и уселись за стол, милиционер сказал:
— Накладные — бог с ними. Но где же все-таки хоть какие-то документы?
Никаких документов Орлов найти не сумел. Нашел квитанцию за уплату электроэнергии, показал милиционеру, фамилия которого оказалась Оськин.
— Хорошо, что вы платите за энергию, — говорил Оськин. — И чай хорош, и вправду коричневый, как медведь. Но все-таки другой раз ночью бамбук не таскайте. Увижу — заберу.
Оськин-милиционер немного отогрелся, снял форменную шапку, расстегнул шинель.
— Я бы вас сразу в отделение повел, — признавался он. — Да там места мало — бамбук некуда девать. Поэтому я с вами и пошел, но, если б вы, ребята, вздумали бежать, пришлось бы мне кое-что применить.
Раз пять заваривали мы чаю-крепача. За окнами выла метель, а мы сидели красные, распаренные, ели столовыми ложками варенье из банки.
— Хорошо, что вы не побежали, — продолжал Оськин. — Это молодцы. Тут один недавно вздумал убегать…
Мы сидели на кухне под абажуром, сделанным из разноцветных стекляшек палочек. Напротив Оськина на столе висели пять старых медных чайников, связанных вместе. Здесь же стояла скульптурная группа «Люди в шляпах», над которой Орлов работал последние четыре года.
— Что это они все в шляпах? — спросил Оськин. — Сделал бы хоть одного в кепке.
— Такие люди кепок не носят, — возражал Орлов. — Это люди серьезные. Вот вы, например, какой носите головной убор, когда снимаете форму?
Оськин хмыкнул, зацепил из банки варенья.
— Тюбетейку, — сказал он.
Шесть бамбуковых бревен лежали на полу. В кухне они не уместились, и концы их вылезали в коридор. Снег, облепивший бревна, растаял — на золотистых боках сверкали янтарные капли.
— Одного не пойму, — говорил Оськин. — Как бамбук попал в подвал?
— Чай и бамбук — одного поля ягоды, — отвечал Орлов, помахивая вывеской «Высоцкий и К». — Поверьте мне, где чай, там и бамбук.
— Видимо, в этом подвале были чайные склады купца Высоцкого, — рассуждал я. — Вместе с чаем он привез и бамбук. Хотел, наверно, построить бамбуковый домик, чтоб чай в нем пить.
— Бамбук применялся для упаковки, — спорил со мной Орлов. — Этими бревнами обшивали тюки с чаем. Они работали как спасательный пояс, чтоб чай не утонул, если корабль перевернется.
Так болтали мы о чае и бамбуке, и чай заваривался в чайнике, бамбук лежал на полу, и мне ясно было, что он занимает в мастерской слишком много места.
