Страница 5 из 5
БОДРОСТЬ И ПУСТОТА
…Не сразу, далеко не сразу разобрали мы, что это за прямоугольники стоят повсюду на взгорках, дорогах и просто на траве открываемого нами нового острова. К прямоугольникам же, большей частию деревянным, приделаны были какие-то штуки, вроде дверей с ручками бронзового литья.
Только потом мы догадались, что это действительно двери, а прямоугольники — дверные косяки. К удивлению, никаких сооружений — домов, гаражей или сараев, — к которым эти косяки были бы пристроены, видно не было. Косяки с дверями стояли сами по себе, и двери были распахнуты. Они поскрипывали под морским ветерком, раскачиваясь на петлях.
Кое-где над открытыми дверями прямо в небе висели окна, также раскрытые настежь. На окнах колыхались занавесочки.
— Обычная островная чертовня, — сказал Пахомыч, зевнув в сторону острова. — Какой-то болван понаставил всюду косяков. Но вот как он в небо окна подвесил?
— На вашем месте, старпом, я бы поостерегся называть болваном неизвестное пока лицо, — сказал Суер-Выер. — А вдруг это божественный промысел?
— Свят-свят, — сказал старпом. — Да зачем же Господу заниматься такими пустяками, как дверные косяки?
— Косяки здесь ни при чем, — сказал Суер. — Главное — двери. Открытая дверь — это знак, это приглашение войти. Давайте же войдем в эти двери, раз уж нас приглашают.
На этот раз так получилось, что вместо старпома и лоцмана с нами на остров отправился мичман Хренов.
Оказавшись на берегу, Хренов взбудоражился. Спотыкаясь, вбежал он в ближайшую открытую дверь, кругом обежал косяк и кинулся нам навстречу.
— Я вошел в открытую дверь! Я вошел в открытую дверь! — кричал он, подпрыгивая, как ягненок.
Вслед за мичманом и мы с капитаном вошли в открытую дверь.
— Ну и что ты чувствуешь? — спросил меня капитан, когда мы оказались по другую сторону.
— Пока неясно, сэр. Кажется, прибавилось немного бодрости.
— Вот именно! — кричал надоедливый Хренов. — Именно бодрости! Бежим к другой двери!
Посетив следующую открытую дверь, мичман почувствовал совсем необыкновенный прилив бодрости.
— Мне чего-то очень хочется! — вскрикивал он. — Я чувствую такую бодрость! Такую зверскую бодрость!
— Чего именно хочется? — строго спросил капитан.
— Сам не знаю точно, — отвечал мичман. — Но, пожалуй, я бы хотел иметь почетный диплом королевского общества дантистов, два чемодана барахла, дезабилье и собрание сочинений Декарта.
— Вполне понятные желания, — сказал Суер. — Даже удивительно, к каким великим замыслам приводит прилив бодрости. А тебе, друг мой, — обратился Суер ко мне, — ничего не хочется?
— Хотелось бы ясности, сэр. Обычно, когда входишь в открытую дверь, тебя что-то ожидает. Ну, скажем, бифштекс с луком или девушка с персиками. А здесь нету ничего — только бодрость и пустота.
— Но это тоже немало, — отвечал капитан. — Бодрость и пустота — целая философия. К тому же пустота, наполненная бодростью, не совсем чистая пустота, это пустота взбодренная.
— Извините, сэр, — возразил я, — но зачем нам бодрость в абсолютной пустоте? В пустоте я и без бодрости хорош. Бодрость всегда хочется к чему-нибудь применить.
— Да, да, кэп! — закричал и Хренов. — Давайте применим нашу бодрость, чего ей зря пропадать?
— Пожалуйста, — сказал Суер, — применяйте. Вон еще одна открытая дверь, можете войти.
Хренов, а за ним и мы с капитаном вошли в очередную открытую дверь.
— И здесь ничего нету, — сказал мичман, — а бодрости до хрена. Прямо не знаю, что и делать.
Мичман пригорюнился. Сел на порог, подперев щеку кулачком.
— Сломать к чертовой матери все эти двери! — сказал он. — Вот и применение бодрости! — И он пнул ногою косяк.
— Стоп, — сказал капитан. — Это уже бодрость, переходящая в варварство. Ладно, мичман, закройте глаза и считайте до двадцати семи. С окончанием счета прошу войти вон в ту открытую дверь.
Мичман послушно закрыл глаза, а капитан подмигнул мне, и мы обошли следующий дверной косяк и уселись на травку. Я достал из бушлата бутылку «Айгешата», лук, соль, крутые яйца и расставил бокалы.
Аккуратно просчитав положенное, мичман открыл глаза и вошел в открытую дверь.
— Ага! — закричали мы с капитаном. — Хренов пришел!
— Вот это дверь! — восхищался мичман. — Яйца! «Айгешат»! Вот уж бодрость так бодрость!
Мы хлебнули, съели по яйцу.
— Ну а теперь, мичман, ваша очередь ожидать нас за открытой дверью.
— Идет! Считайте до десяти и валите вон в ту квартиру напротив.
Честно прикрыв глаза, мы с капитаном досчитали до десяти и вошли в дверь, за которой таился Хренов. Он лежал на травке и, когда увидел нас, засиял от радости.
— А вот и вы! — закричал он. — А я-то давненько вас поджидаю! Скорее выкладывайте, что принесли.
— Погодите, в чем дело? — сказал я. — Мы вас встречали по-честному, а у вас даже стол не накрыт!
— А зачем его накрывать? Я же знаю, что у вас есть остатки «Айгешата».
— Мы его допили по дороге, — мрачно сказал я.
— Да как же это вы успели? — расстроился мичман. — Эх, надо было до трех считать.
Мичман поник, прилив бодрости сменился отливом.
— Все, — сказал он. — Больше я ни в какую открытую дверь не пойду.
Он уселся на песочек на берегу, а мы с капитаном прошли еще несколько дверей, и за каждой нас ничего не ожидало, кроме травы и мелких цветочков, океанской дали и прохладного ветерка.
— А это куда важнее, чем «Айгешат» с яйцами, — пояснял капитан.
— Я с вами согласен, сэр, но остатки «Айгешата» Хренову не отдам.
— Давай сами допьем его за какой-нибудь дверью.
И мы вошли в очередную дверь и чудесно позавтракали, овеваемые ветром и отделенные от мичмана десятками открытых дверей.
— Мы совсем забыли про окна, — сказал Суер-Выер, — надо бы заглянуть хоть в одно окно, посмотреть, Что там за окном. Все-таки интересно.
— Высоковато, сэр. Никак не дотянуться.
— Давай-ка я заберусь тебе на плечи.
И капитан забрался ко мне на плечи, глянул в окно.
— Ну что вы там видите, сэр?
— Много-много интересного, — рассказывал капитан. — Я вижу камин, в котором пылает полено, вазы с цветами, бифштекс с луком и девушку с персиками.
— Ну а девушка-то, что она делает?
— Улыбается, на бифштекс приглашает.
— Так залезайте в окно, а мне потом какую-нибудь веревку кинете.
— Подсади еще немного.
Капитан подтянулся, повис на подоконнике и скрылся в глубинах окна.
Я, конечно, чрезвычайно опасался, что достойный сэр свалится по другую сторону подоконника и расшибется о землю. Но подобного не произошло. Сэр Суер-Выер исчез, а окно по-прежнему висело в воздухе, и колыхались его занавесочки.
Некоторое время я растерянно стоял под окном, осознавая исчезновение капитана.
Вдруг из окна высунулась рука и кинула мне веревочную лестницу. И я полез по этому трапу наверх.
— КОНЕЦ —
