Страница 8 из 12
Подумав, Геракл вспомнил, какое обещание он дал когда-то самому себе, молча взял большую лопату, поднял её на плечо и отправился к Авгию.
Царь Авгий был самым богатым царём на земле, потому что отец подарил ему три тысячи быков белых как снег, две тысячи быков красных как кровь, и ещё одного, особенного, который ночью блестел, словно звезда.
Все быки были так велики и свирепы, что ни один человек не мог войти в их стойла. От этого животные обросли навозом и грязью до самых хребтов.
Тяжёлый запах гнилой соломы поднимался над конюшнями, и люди в окрестностях стонали, задыхаясь от этих вредных испарений.
Явившись в Элиду, Геракл целый день бродил вокруг конюшен, слушая грозный рёв волшебных быков и звон золотых цепей, которыми их приковали к стойлам. Он осмотрел всю долину за конюшнями и гору, с которой бежали, будто гонясь друг за другом, две бурные реки — Алфей и Пеней. Высмотрев всё, что ему было нужно, Геракл пришёл к царю Авгию и очень спокойно сказал ему, что берётся очистить огромные стойла в одни сутки, если только царские пастухи сумеют выгнать оттуда быков.
Услышав хвастливую речь Геракла, Авгий так громко рассмеялся, что даже его быки ответили ему дружным рёвом. Вслед за царём захохотали и гости, сидевшие с Авгием за столом, и смех их был ничуть не слабее мычания быков: люди в те времена умели хорошо посмеяться. А за гостями рабы и слуги начали хвататься за бока, покатываясь от хохота. Выбежав из дворца, они рассказали воинам о том, как глупо хвастается Геракл. Воины побросали на землю щиты и залились весёлым смехом. Скоро весь город потешался над Гераклом, а волшебные быки всё топтались в своих стойлах и ревели, как буря. Но Геракла не смутили эти насмешки. Он без всякого приглашения сел за стол и, пока люди смеялись над ним, ел и пил столько, сколько хотел.
Кончив смеяться, Авгий вытер глаза и предложил Гераклу побиться с ним об заклад, что ему не очистить конюшен и за целый год. Авгий был так уверен в этом, что обещал Гераклу десятую часть своих быков, если только герой сумеет сдержать своё хвастливое слово. А если Геракл проиграет, он должен отдать царю единственное своё сокровище — золотые доспехи и шкуру Немейского льва.
Все, кто сидели на пиру, уговаривали Геракла отказаться от глупой затеи, считая, что он обязательно проиграет, но могучий герой принял вызов царя.
Чуть только забрезжило утро, он взял лопату, попросил у рабов топор и пошёл через город в лес, который рос в долине между двух рек. Пока он шёл по улицам, люди выглядывали из дверей домов, из-за колонн храмов и, давясь от смеха, показывали на него пальцами. Но герой не обращал внимания на них. Вломившись в самую чащу леса, он стал рубить и валить деревья одно за другим. К полудню весь лес был срублен. Одни только свежие пни торчали из мха.
Кончив рубку, Геракл свалил толстые брёвна в кучу, обхватил их руками и понёс на берег Пенея. Там он бросил их в воду, закидал землёй и камнями и совсем запрудил реку. Потом он устроил плотину и на Алфее.
Весь город сбежался смотреть на работу Геракла. Видя, как он таскает тяжёлые брёвна, весёлые горожане перестали смеяться. Они покачивали головами, не понимая, зачем Гераклу понадобились плотины, и говорили, что знаменитый герой, вероятно, сошёл с ума.
Солнце уже садилось, когда Геракл достроил обе плотины.
Он закричал пастухам, чтобы те поскорее выгнали всех быков вон из стойл и как можно шире открыли ворота. Потом Геракл спокойно уселся на берегу и стал смотреть, как бурные воды обеих рек, прибывая с каждой минутой, поднимались до самого верха плотины. Вода бурлила и клокотала, стараясь прогнать тяжёлые брёвна.
Между тем сам Авгий пришёл поглядеть, что успел сделать Геракл за день. Увидев плотины, царь только пожал плечами, и все согласились, что Геракл, очевидно, и впрямь безумец: ведь солнце уже садилось, а он ещё и не думал приниматься за чистку стойл. Но как только солнце коснулось земли, реки хлынули через плотины. Воды их с рёвом слились в один могучий поток и затопили долину, посредине которой возвышался Авгиев хлев. Крутясь и пенясь, поток ворвался в ворота грязных конюшен и, прежде чем люди успели опомниться, смыл весь навоз и вынес его через вторые ворота в широкое поле. То самое дело, которое люди не сумели бы сделать и в год, реки сделали в полчаса. Стойла царя Авгия были очищены.
Тогда Геракл разрушил плотины и, успокоив бурлящие воды, вернул потоки в прежние русла. Вода сбыла. Поляна сейчас же просохла, и Авгий, а с ним и весь народ увидали сквозь широко открытые ворота столь чисто вымытые стойла, точно сами быки вылизали их своими шершавыми языками.
По всей стране покатилась весть об этом подвиге Геракла. Слепые певцы пели о нём, сидя в пыли на припёке у городских ворот. Матери рассказывали про него дочерям, а отцы сыновьям. Но сердце самого героя было неспокойно. Ведь кровь убитых им детей всё ещё тревожила его совесть. Шесть великих дел свершил он. Много раз глядел в глаза смерти. Но всегда легче совершить плохой поступок, чем потом загладить свою вину. Об этом нельзя никогда забывать.
Нужно было совершить ещё немало подвигов, прежде чем Геракл мог получить желанное прощение. Надо было торопиться. Великий герой не хотел состариться и умереть, не выполнив назначенного ему богами урока.
Вот почему он не стал пререкаться с жадным скрягой Авгием, когда тот отказался заплатить ему за очистку стойл.
— Радуйся, о царь скупцов! — с презрением сказал герой Авгию. — Нет у меня времени сейчас настаивать на моей правде. Но берегись того дня, когда я совершу свой двенадцатый подвиг. Тогда я вернусь сюда, и ты пожалеешь о своём обмане.
Сказав это, он удалился из Элиды и пошёл назад к Эврисфею. А люди с — тех пор и до наших дней, когда хотят рассказать о каком-нибудь грязном и беспорядочном месте, говорят: «Это настоящие Авгиевы конюшни».
Седьмой и восьмой подвиги
Долго думал тщедушный и трусливый Эврисфей, прежде чем назначить своему могучему слуге новый урок. Он видел, что мужество и сила Геракла не знают предела. Казалось — все опасные и трудные работы уже сделаны.
В это время дошла до слуха царя удивительная весть.
— Далеко за синим морем, — говорили царю приезжие купцы, — лежит богатый остров Крит. Царствует там гордый царь Минос. Он не боится никого из людей; он осмеливается нарушать даже волю богов. Не так давно случилось с ним вот что. Бог моря Посейдон выслал из морских глубин на берег прекрасного круторогого быка. «Этого быка, — повелел бог, — ты, Минос, должен отвести в священную рощу на берегу и там принести мне в жертву, заколов его на камне, обточенном моими волнами».
Так бы и надо было сделать царю.
Но Миносу очень понравился тучный и красивый бык. Он пустил его в своё стадо, а в жертву богу принёс простого телёнка.
Тяжко разгневалось Море на Миноса за такую дерзкую насмешку. Волны его с шумом ударились о критские берега, и в тот же миг быком овладела великая ярость. Как бешеный, ринулся он прочь от стойла, оглашая окрестности диким рёвом. Немало дней прошло с тех пор, а этот морской бык всё ещё бродит по полям и лесам Крита. Он убивает и калечит людей, и нет смельчака, который смог бы обуздать его.
Царь Эврисфей обрадовался такому известию. «Вот, — думал он, — настоящая задача для моего слуги». Но он хотел сделать работу Геракла ещё более трудной и сложной.
Поэтому, посылая его за Критским быком, он заодно повелел ему привести из далёкой страны Фракии страшных кобылиц царя Диомеда.
На высоком морском берегу построил свой мрачный дворец жестокий царь Диомед. Между острыми глыбами скал возвышались рядом с этим дворцом крепкие конюшни. Там, прикованные к дубовым яслям, рыли копытами землю, храпели и косили глазами прекрасные гнедые кобылицы. Их шерсть блестела, как медь. Их шеи гнулись до самых копыт. Но горе было тому, кто подошёл бы поближе к этим быстроногим скакунам. Они не ели ни сена, ни свежей травы, ни золотого овса, ни тяжеловесных ячменных зёрен: это были кони-людоеды.
И каждый раз, как буря разбивала корабль против дворца Диомеда, его слуги подбирали тонущих и бросали их на съедение кровожадным кобылицам своего повелителя.
Нелегко было Гераклу выполнить новый приказ трусливого и коварного Эврисфея. Но делать нечего. С дубиной в руках (двадцать воинов не могли бы поднять с земли эту дубину), с рыжей шкурой Немейского льва на плечах тронулся он в далёкий путь.
