Страница 1 из 2
Боли (африканская сказка)
Совсем одряхлел Нумукэ-кузнец, ногам его становилось с каждым днем все труднее носить костлявое согбенное тело. Голова с жиденькой бородкой и остатками седых, похожих на комочки хлопка волос так и валилась на грудь.
Большого труда стоило теперь Нумукэ добрести до священного леса, чтобы полить кислым молоком и куриной кровью подножия деревьев и резных столбов, под которыми покоились души предков.
Тиени, сын старика кузнеца, был слишком молод, а потому не знал священных обычаев племени и не знал, кому следует приносить жертвы. Он даже еще не входил в хижину взрослых мужчин.
И вот старик Нумукэ в последний раз кое-как дотащился до священного леса и отнес туда тотем Боли, самый старый из тотемов кузнецов,— маленькую деревянную фигурку со скрюченными ногами, узловатыми руками, выпуклым пупком и торчащими вверх огромными, как калебасы, ушами. Нумукэ помолился тотему Боли, принес его обратно и прислонил к большому столбу, который поддерживал травяную кровлю кузницы.
Каждый день старый Нумукэ, прежде чем разжечь угли в горне, лил у скрюченных ног Боли молоко и долго молился. Он говорил:
Боли, заступись за меня
Перед теми, кто живет без огня!
Скажи им, что я ни разу
Не ослушался их приказа!
На седьмой день старик Нумукэ начал ковать в своей кузнице мотыги. Мехи раздувал юный Тиени, который уже назавтра должен был войти в хижину взрослых мужчин. И тут вдруг тень Боли превратилась в сильного юношу. Вошел юноша в кузницу и спросил:
— Не найдется ли для меня работы?
Старый Нумукэ сразу взял его в подручные. И юноша встал к мехам.
И с этого дня все, кто шел мимо кузницы, только и слышали, как быстро дышат мехи горна и как весело стучат молоты.
С рассвета до заката работал юноша и пел, и песня его возвращала силы старому кузнецу:
Бей, не жалей!
Бей, не жалей!
Бей сильней!
Вниз! Вниз!
Мехи горна вторили с тяжким вздохом:
Ух, вниз! Вниз!
Куда листья падают? Вниз!
Куда солнце уходит? Вниз!
Все Туда, вниз!
Вниз!
Мехи горна словно спрашивали:
Ух, куда?
Ух, куда?
Ух, куда?
И юноша им отвечал:
Все вниз!
Все вниз!
Все теряет силу!
— Ух, куда? — вопрошали мехи.— Ух, куда? И юноша им отвечал:
Все туда же, вниз!
Все туда же,
В могилу!
И каждое утро старый кузнец лил кислое молоко из маленького калебаса у подножия статуэтки Боли и возносил молитвы душам предков:
Боли, передай поклон моим предкам
И скажи им, что Нумукэ
Не ослушался их ни разу,
Всегда выполнял их волю,
Всегда выполнял их наказы.
И весь день до заката в кузнице слышался перестук молотков и молотов с наковальней, и звон щипцов, и песни юноши подмастерья.
Но вот предки наконец призвали к себе старого Нумукэ, и он ушел в иную страну. Впереди него пошли все добрые деяния кузнеца, которые каждый день его жизни видело и собирало солнце.
Тиени же вышел из хижины взрослых мужчин и отправился на восток, чтобы повидать другие земли и других мастеров.
По прошествии должного срока вернулся Тиени в отцовскую кузню и взялся за молот и клещи.
И по-прежнему с самого утра в горне багровел и трещал огонь, разбрасывая озорные искры, по-прежнему хрипели мехи, и по-прежнему весело пел молодой подмастерье,— такой же веселый и молодой, как в тот день, когда он впервые появился в старой кузнице.
Тиени заявлялся в кузню попозже и нехотя брался за молот. Но раньше чем приняться за дело, раньше чем отковать железную или медную полосу, раньше чем вытянуть золотую или серебряную нить, он каждое утро подходил к большому столбу и с размаху бил молотом по голове Боли. Бил и приговаривал:
Вот тебе, Боли кривоногий!
Вот тебе, Боли лопоухий!
Вот тебе, толстопузый!
Вот тебе, длиннорукий!
Вот тебе, вот!
И не очень-то спешил после этого приняться за дело.
Чаще всего Тиени даже не подходил к наковальне.
Юный подмастерье — все такой же юный! — один справлялся со всей работой, один выполнял все заказы. Он выполнял заказы жителей всей деревни и жителей соседних деревень, и ближних и дальних. Он изготовлял драгоценные украшения, и простые мотыги, и топоры, и узорные стремена, он ковал кинжалы, и сабли, и наконечники для стрел, все делал быстро-быстро и пел не уставая:
Вниз! Вниз!
Все теряет силу!
Все падает вниз!
А любопытные мехи пыхтели и вопрошали:
Ух, куда?
Ух, куда?
Ух, куда?
И юноша им отвечал:
Все туда же,
В могилу!
Кочевники-скотоводы и крестьяне-земледельцы редко ладят между собой.
Вода в колодцах для всех драгоценна, и все ее берегут. Но попробуй устеречь урожай на полях от быстроногих мальчишек, сыновей кочевников!
Да и сами кочевники-скотоводы — мавры, фула или пурони — были такими невежами, что совсем не заботились о том, что подумают о них или скажут простые земледельцы. Эти домоседы крестьяне, считали они, не видели ничего в своей жизни, кроме куч отбросов.
И однако в Кородугу, родной деревне покойного старого кузнеца Нумукэ, крестьяне всегда хорошо принимали кочевников-скотоводов, будь то мавры, фула или пурони.
Правда, и пастухи относились к земледельцам с уважением и проходили через их деревню со своими стадами только в урочное время. А наступало это время после сбора урожая. Стада кочевников проходили по уже пустым полям и унаваживали скудные земли Кородугу, готовя их для будущих посевов. Поэтому вождь Фама позволял кочевникам свободно проходить по своей стране, и все крестьяне радовались, что могут хоть на время заменить растительное масло каримэ коровьим маслом — и для стряпни, и для косичек своих женщин.
Однажды старуха пастушка Дебо въехала одна в деревню Кородугу на своем верховом быке. Только маленькая служанка Аида бежала за ней рысцой.
Дебо оставила своего мужа, старика Мавдо, на солончаковых землях, где их стадо откармливалось и набиралось сил.
Дебо была стара, очень стара! Но Мавдо был еще старше. Однако он надеялся, что соленые земли вернут ему бодрость и силу, как и его стадам. И тогда его старой жене не придется одной странствовать с ним по саванне, не придется одной готовить скудную еду один раз в день к вечеру, ибо фула едят всего один раз. Недаром они говорят: «Для стряпни достаточно одной жены!»
Старуха Дебо приехала в деревню Кородугу на базар, чтобы продать кислое молоко и купить соли и толченых плодов баобаба для кускуса. Но, проезжая мимо кузницы старика Нумукэ, она вдруг услышала, как перезваниваются молот, и наковальня, и клещи и как весело поет юный подмастерье — все такой же юный! — и как вопрошают его мехи:
Ух, куда?
Ух, куда?
Ух, куда?
Вниз, вниз!
Вниз, теряя силу!
Ух, куда?
В могилу!
Старая Дебо дернула за веревку, веревка дернула за кольцо, кольцо дернуло быка за ноздри. Дебо слезла с быка и сунула конец веревки в руки своей маленькой служанке. А сама подошла к кузнице.
— Входи, добрая женщина! Входи, бабушка! — приветствовал ее юноша подмастерье; он был в кузнице один в этот час.— Входи, здесь возвращают молодость старым людям, даже очень старым.
Старуха Дебо вошла.
— Правду ты говоришь, кузнец?
— Дай мне бурдюк с кислым молоком, что ты привезла на быке!
Маленькая служанка отцепила бурдюк с кислым молоком и внесла его в кузницу.
— Если ты вернешь мне молодость, что ты возьмешь за это?
— Ты мне отдашь первого теленка от самой молоденькой из твоих телок.
Мехи сами собой вздымались и опадали, раздувая в горне огонь.
Юный подмастерье — все такой же юный! — схватил старую Дебо и бросил ее в огонь. Своими клещами он начал поворачивать и переворачивать ее тело, пока в горне не остались одни горелые кости. Вынув эти кости, он бросил их в чан из красного дерева, где всегда охлаждал раскаленный металл: серебро или золото, медь или железо, затем вылил в чан кислое молоко из бурдюка и трижды сосчитал до семи.
И вот из чана вышла Дебо, еще более прекрасная и юная, чем в день своей свадьбы с Мавдо,— а с тех пор прошло столько лет странствий между песками пустынь и большими реками, что она и сама уже не могла сосчитать!..
Когда Дебо вернулась на солончаковые земли, ни старый Мавдо, ни другие старики и старухи и, уж конечно, никто из молодых пастухов не поверил своим глазам.
— Видишь, я снова хороша и молода,— сказала Дебо Мавдо.— И конечно, ты сам понимаешь, что мне не нужен такой старый муж! Ведь ты мне в прадеды годишься! Если хочешь, чтобы я осталась с тобой, иди в деревню Кородугу и найди там кузнеца, который вернул мне молодость. Ступай, он с тебя спросит всего одного теленка, который родится лишь через три года от самой молоденькой нашей телки.
Мавдо отправился в деревню Кородугу. За ним пошли пожилые пастухи, и молодые пастухи, и много женщин, и сама Дебо со своей маленькой служанкой Аидой.
Когда фула пришли в деревню, кузница встретила их безмолвием: не дышали мехи, не трещали уголья в горне: огонь погас. Только тень Боли, по-прежнему стоявшего у главного столба, на который опиралась крыша кузни, только тень Боли простиралась до самого порога.
Наконец в час, когда солнце стояло уже высоко и жгло яростно и беспощадно, заявился в кузницу Тиени.
И замер в изумлении. Зачем это столько пастухов-кочевников собралось перед его старой кузницей?
Но Мавдо не дал ему времени на расспросы. Он сразу сказал:
— Сотвори со мной то же самое, что ты сделал с этой женщиной, ибо она пока еще моя жена. Сделай меня молодым!
— Это был не он,— вмешалась Дебо.— Это был совсем молоденький парень. Наверное, его подмастерье.
— Сделать тебя молодым?— изумился и испугался Тиени.— Да как же я тебя омоложу, если ты уже стоишь одной ногой в могиле?
— Да, верни мне молодость, и я отдам тебе всю мою часть в нашем стаде — не то что какого-то одного теленка.
— Как же я это сделаю?
— Так же, как твой подмастерье, молоденький парень, который вернул юность той, кто пока еще моя жена. Мастер должен уметь все, что умеет его подмастерье.
— А что сделал мой подмастерье?
— Он попросил у меня бурдюк с кислым молоком,— ответила Дебо.— Затем он схватил меня и бросил в огонь. Я очнулась такой вот, как есть, в этом чане. И больше я ничего не знаю.
— Это сделал красавец юноша, который все время пел,— сказала Аида, маленькая служанка Дебо.
— Как же он это сделал? — спросили хором старый Мавдо, пожилые пастухи, молодые пастухи и все женщины, Тиени-кузнец и даже сама Дебо.
— Он схватил клещами тело моей старой госпожи и начал его поворачивать и переворачивать в огне горна, пока от нее не осталось ничего, кроме обугленных костей. Собрав кости, он бросил их в этот чан, сверху вылил кислое молоко из бурдюка, что я ему принесла, и трижды сосчитал до семи. И моя госпожа поднялась из чана прекрасной и юной.
— Если это все,— сказал Тиени,— я справлюсь не хуже моего подмастерья.
