Страница 14 из 19
Остров Эскадо (повесть)
Ей приснился сон. К счастью, на этот раз во сне было очень темно. Букашка ничего не увидела.
Этой же ночью с другой стороны к острову Эскадо подкрался неопрятный корабль. На берег вылезли двое с лопатами. Один здоровенный, другой простуженный.
— А…пчхи! — сказал простуженный здоровенному, и оба, стукаясь лопатами, убежали в темноту.
А утром на главной улице острова Эскадо случился затор. Машины никуда не ехали. Посреди улицы двое с лопатами копали яму. Яма становилась все глубже, застрявших машин собиралось все больше, водители с пассажирами нервничали все сильней и сильней.
— Почему яма? — спрашивали друг друга вод ители и пассажиры. — Зачем яма? Да еще такая глубокая.
Милицейский в зеленой фуражке нагнулся над ямой, вежливо крикнул вниз:
— Людям ехать надо, а у вас яма. Все на работу опоздают.
— Ну и апчхи! — грубо ответили из ямы и выкинули оттуда две кучки земли.
Милицейский молниеносно присел, метнулся влево, ловко увернулся от первой кучки, потом стремительно прыгнул вправо, там хотел увильнуть от второй, но вторая кучка земли его настигла. Попала прямо в фуражку.
Милицейский спокойно стряхнул землю с фуражки, сказал все еще вежливо, но уже очень строго:
— За это придется ответить.
Водители, пассажиры выскочили из машин, сбежались к яме посмотреть, как будут отвечать копатели.
Но из ямы не ответили. Милицейский зорко посмотрел в глубину, никого не увидел. В яме было пусто. Оба копателя, простуженный и здоровенный, исчезли вместе с лопатами из ямы в неизвестном направлении.
В это же утро, рассказывая Президенту Синдирелле новости, теледикторы сообщили:
— На нашем острове посредине главной улицы выкопалась яма. Глубокая. Кто выкопал, зачем копал — неизвестно. Население волнуется, проехать не может, обращается к Правительству за разъяснениями, спрашивает, что делать.
— Взять лопату, — сказала Синдирелла, — и закопать. И не приставать к Правительству с пустяками.
Но это были не пустяки. Начинались странные события. Приближались серьезные неприятности.
Вдруг среди бела дня на центральной площади острова Эскадо заговорил огромный памятник Робинзону. Тому самому, который когда-то первый открыл остров. Медный Робинзон разговаривал сам с собой двумя голосами.
— Ну, теперь они у меня попрыгают! — сказал Робинзон сам себе.
— Ага! Попрыгают! И попляшут! — тут же согласился сам с собой памятник и звонко чихнул. Два раза.
— Будьте здоровы! Вы что-то сказали про танцы? — взволнованно спросила Робинзона белокурая бабушка, которая прогуливала вокруг памятника свою черную таксу. В далекой юности белокурая бабушка слыла отличной плясуньей. Она бы и сейчас была не прочь сплясать, но только с хорошим партнером.
— Уноси ноги, старая перечница! — невежливо гаркнул Робинзон, и обиженная бабушка кинулась прочь, унося ноги, а заодно унося с собой на поводке возмущенную таксу Ваксу — такса как раз собралась задрать лапку возле левого медного ботинка Робинзона.
Оскорбленная такса с бабушкой поражались: такой уважаемый памятник, сам Робинзон, оказался невежливым грубияном. Но Робинзон не оказывался грубияном. Бабушке нагрубил вовсе не памятник.
Огромный медный Робинзон был пуст внутри, и в этой темной пустоте скрывались от правосудия два заядлых пирата. Здоровенный капитан Плинтус и простуженный адмирал Шприц.
ВТОРАЯ ГЛАВА
Что едят в горькие минуты? Как разогреть сердце? Отчего чихают нелюбимые? Кого домой не пускают?
Теперь, чтоб рассказать, как и зачем пираты в темную пустоту всунулись, надо начать с того самого дня, когда капитан Плинтус и его попугай Полиглот решили мстить жителям острова Эскадо.
В тот же день Плинтус и Полиглот получили посылку. Вернее, посылку получил Плинтус, а попугаю в посылке передавали только один привет.
Посылка стукнулась о борт пиратского корабля, Плинтус ее выловил, увидел, что это банка с крышкой. И с этикеткой. На этикетке большими прямыми буквами написано: «Вишневый компот», ниже, корявыми маленькими: «Капитану Плинтусу от старого знакомого».
— Вот спасибо какому-то старому знакомому. Подсластил горькую минуту! — растроганно приговаривал Плинтус, откручивая крышку. — Компотик прислал. С ягодами.
— А мне, — подпрыгивал на лысине у Плинтуса Полиглот, — ягод отсыплешь?
— Не знаю, не знаю, — крутил крышку Плинтус. — Косточек дам. Поклевать.
Не найдя в банке ни ягод, ни косточек, капитан и попугай сильно огорчились. Когда нет ничего сладкого, горькие минуты еще горше на вкус. Очень противные.
В банке валялась только длинная записка:
«Плинтус, это я! Твой старый знакомый. Сижу в дальних краях, думаю. Одна повариха Дарья меня кормит. Я ей признался в любви. Не взаправду, а нарочно, чтоб она со мной гулять стала. Мы гуляем на берегу. Целый час. Приплывай скорей в этот добрый час. Я с тобой убегу. Очень мне на волю надо. Хочу жителям одного острова Эскадо немножко помстить. Чтоб на всю жизнь запомнили, черти, как чужие клады растаскивать. Вот послушай, что я им скоро сделаю!..»
Дальше в записке рассказывался план жуткой мести жителям, а в конце передавался привет Полиглоту и стояла подпись: «Адмирал Шприц».
План жуткой мести Плинтусу очень понравился. Капитан велел попугаю свистать самого себя наверх, поднимать паруса.
Неопрятный корабль вытащил из воды ржавый якорь, поплыл в далекие края выручать старого знакомого — адмирала Шприца.
Пока Плинтус спешил на выручку — путь был неблизким, — адмирал Шприц ежедневно гулял с поварихой по берегу, часто признавался в любви. А сам только и думал, как бы скорей убежать и с ней расстаться. Навеки.
Дарья чувствовала: любовь у адмирала какая-то липовая, самодельная, недосоленная. Но у нее, как у всех поварих, было жаркое, кипучее сердце, которое, несмотря ни на что, хотело верить в любовь. И верило. Несмотря ни на что.
— Посмотри, — говорила Дарья своему пылающему сердцу. — Он же врет, разбойник!
— Не разбойник, а пират, — с жаром отвечало сердце и еще сильней вспыхивало. — А вдруг не врет?..
— Для вас, дорогая моя, — подлизывался адмирал к поварихе, — я готов на все на свете.
— На свете он, может, и готов, — убеждала свое горячее сердце повариха, — а в темноте по-другому запоет. Опять кого-нибудь ограбит.
— Не ограбит, — надеялось сердце. — Он больше не будет. Исправится. Давай его любить!
— Ах, батюшки! — пугалась Дарья. — Да что ж это делается? Ой, нет! — приказывала она сердцу. — Ох, не смей!
Но разве сердцу прикажешь!
Сердце поварихи стучало все громче, так и норовило совсем выскочить из груди, кинуться на шею коварному адмиралу.
Изо всех сил скрывая внутри сердечный жар, Дарья, хоть и гуляла с обманщиком по берегу, снаружи была холодна как лед. И смотрела на Шприца леденящим взором.
— Ай-я-яй! — стыло и зябло у лживого пирата все внутри. — Сейчас про мои враки догадается!
Повариха становилась с адмиралом все холодней и холодней.
В конце концов адмирал Шприц очень окоченел, покрылся пупырышками с ног до головы, посинел, продрог до костей, простыл и сильно простудился. Но тут как раз подоспели Плинтус и Полиглот.
Завидев неопрятный корабль старого знакомого, Шприц показал Дарье синий язык с пупырышками, сразу сбежал.
Сердце поварихи ахнуло. Но Дарья крепко сжала его твердой рукой, сказала:
— Вот видишь! Я же тебе говорила!
Обитатели дальних краев не стали гоняться за Шприцем, решили: «Такие нам ни к чему. Нам таких даром не надо».
Два старых знакомых, Плинтус и Шприц, наконец встретились. Их встреча прошла на низком уровне. Измученные жаждой мести, они наглотались очень крепких напитков, спели парочку пиратских народных песен, упали на палубу и оба крепко заснули. Простуженный адмирал всю ночь чихал во сне и наваливался на попугая, который вместе со старшими товарищами тоже хлебнул напитков, тоже валялся на палубе, разметав крылышки. Тоже крепко спал.
Утром, не умывшись, не сделав зарядки, даже не почистив ни одного зуба, старые знакомые приступили к обсуждению плана жуткой мести.
— Ты читал две мои записки? — чихнул адмирал Шприц.
— Только одну, — нахмурился Плинтус.
— Очень жаль! — высморкался Шприц. — Я посылал две.
— А что написал на второй?
— То же самое. Я две одинаковые записки послал. На всякий случай. Одну в банке вишневого компота, другую в бутылке с маринованными персиками.
— Персиков в бутылке не получал! — заволновался Плинтус. — Да и компота в банке не было.
— Персики я съел. Апчхи! С компотом, — признался Шприц. — Тебе одни записки послал.
— А еще старым знакомым называется, — обиделся Плинтус. — Раз персиков нет — и говорить не о чем. Считай, что мы больше не знакомы.
Попугаю с трудом удалось помирить надувшихся Шприца и Плинтуса.
— Мстить-то надо! — убеждал Полиглот не желающих друг друга знать пиратов.
Заново познакомив адмирала с капитаном, попугай сказал:
— Если кто-то бутылку без персиков нечаянно получит… и вторую записку прочтет… Тогда кто-то сразу весь наш план жуткой мести узнает. А вдруг этот «кто-то» жителям острова наябедничает?
— Тогда, — тряхнул увесистой соплей адмирал, — мы этого «кого-то» так отделаем! Родная мама не узнает. Спросит: «Кто это такой страшненький пришел?» И домой не пустит.
