Страница 27 из 83
Книга будущих командиров
Как и Суворов, Кутузов всегда стремился не просто отогнать неприятеля, а уничтожить его. Однако в этот раз он приказал вернуть конницу, бросившуюся преследовать турок. Больше того, к удивлению всех, он отдал новый приказ: взорвать укрепления в Рущуке и всем войскам переправиться на левый берег Дуная.
Такого не ожидал никто. Царь был разгневан, товарищи недоумевали – отдать даром единственную крепость противнику! Кутузова упрекали в нерешительности, чуть ли не в трусости, забыв, что был он человеком большой храбрости: под Алуштой шёл впереди отряда со знаменем на позиции турок, при штурме Очакова и штурме Измаила сражался в самой гуще боя.
Ахмет-бей, укрывшись в укреплённом лагере, ждал атаки русских. Когда пришла весть об уходе Кутузова за Дунай, он просто растерялся от радости. В конце концов верховный визирь послал в Константинополь победное донесение. В ответ пришли награды за разгром русских. Поздравление визирю прислал и сам Наполеон: его замысел навязать России одновременно две войны, казалось, сбывался.
Суворов о Кутузове говорил: «Умён, умён, хитёр, хитёр… Никто его не обманет». И на этот раз ни свои, ни противник (что было самым важным) не поняли, к чему ведёт дело полководец. А он и не думал отказываться от уничтожения армии противника. Он придумал для этого вернейшее средство. И должно было пройти какое-то время, чтобы оставленный туркам Рущук стал для них дверцей в западню.
Как рассуждал Кутузов? Рассуждал он так: «Добить армию Ахмет-бея нечем, нет войск для этого. Но и спугнуть противника нельзя. Так пусть противник думает, что он силён, а мы его боимся. В такой уверенности, вполне вероятно, он кинется за нами на левый берег Дуная. Он из Рущука не уйдёт совсем – оставит там гарнизон. По частям противника бить способнее и вернее. Получат своё и те, что перейдут за реку, и те, что останутся в крепости. Правда, мнение обо мне самом изменилось, думают обо мне теперь плохо. Но я снесу всё. Выгода Отечества превыше моей собственной выгоды…»
Ахмет-бей поверил в то, что он победитель. Ведь в такое верить очень приятно. И как победитель он объяснил уход Кутузова слабостью русских, их большими потерями, недостатком боеприпасов, продовольствия. Но что-то удерживало визиря в Рущуке. То ли его беспокоило положение армии Измаил-бея, которую задерживали боями небольшие русские отряды. А может быть, были у него мрачные предчувствия. Лишь через два месяца, собрав 70 тысяч, Ахмет-бей приказал начать переправу.
Наблюдая за неприятелем, плывшим через Дунай, Кутузов сдерживал своих: «Пусть переправляются, только перешло бы их на наш берег побольше».
40 тысяч турок на левом берегу Дуная спешно возводили укреплённый лагерь, чтобы оттуда начать наступление. А в это время выше по течению в строгой скрытности на правую сторону переправлялся отряд генерала Маркова. В нём было 5000 пехоты, 2500 конницы и 38 орудий. Маркову надлежало внезапной атакой разгромить турок на правом берегу.
Удар русских конников, подкреплённый атакой пехотных каре, ошеломил турок. Просто в голову никому не приходило, что русские могут оказаться у Рущука, когда на другом берегу им грозит сам Ахмет-бей. Неприятель в короткое время был разгромлен и бежал.
Генерал Марков без промедления установил пушки у Дуная против турецкого лагеря и начал обстреливать его с тыла. Ударила по туркам артиллерия и с фронта. По реке – сверху и снизу – подошли 14 русских военных кораблей. Корабельные орудия повели обстрел неприятельских позиций с флангов.
Ловушка захлопнулась. Ахмет-бей был окружён.
Армия неприятеля частью была уничтожена, частью сдалась в плен. Турции ничего не оставалось, как просить мира у России.
Европа ахнула, узнав, чем кончилось сражение у Рущука. Легко представить, как был обескуражен и разгневан Наполеон, недавно поздравлявший Ахмет-бея с победой. «Поймите этих болванов турок, – возмущался император, – у них дарование быть битыми. Кто мог ожидать и предвидеть такие глупости!»
Разгром турецкой армии в октябре.
Наполеон напрасно в таком тоне говорил о турках. Через год с небольшим он, великий полководец, военный гений, сам оказался в подобном положении. Сражение у Рущука повторилось в сражении под Москвой – только размеры его были гигантскими. После Бородинской битвы Кутузов отступил к Москве и, как это ни было горько, отдал столицу неприятелю. Но Наполеон вошёл в неё, как Ахмет-бей в Рущук, уже побеждённым.
«Я баталию выиграл прежде Москвы, – говорил сам Кутузов, – но надобно оберегать армию, а скоро все наши армии, то есть Тормазов, Чичагов, Витгенштейн и ещё другие станут действовать к одной цели и Наполеон долго в Москве не пробудет».
Высокомерие, самовосхищение, близость господства над всем миром густым туманом скрыли от ума Наполеона близившуюся катастрофу. И опять, как при Рущуке, ни свои, ни чужие не понимали действий Кутузова. Только сам старый фельдмаршал знал наперёд, чем всё кончится, и мужественно ждал, когда истечёт положенное время. Так ждут взрыва мины с часовым механизмом: враг самодоволен, враг ещё опасен, но участь его уже предрешена.
Русский народ, армия и её великий полководец положили конец честолюбивым мечтам Наполеона о мировом господстве, о разделе России между его союзниками. С жалкими остатками своего воинства он едва унёс ноги из русской земли.
* * *
Бывают бои на ринге, когда боксёр наносит противнику один за другим новые и новые удары. Ошеломлённый противник не успевает ни защищаться, ни разумно отходить. Угроза его поражения нарастает на глазах, как снежный ком. Нокаут! Это суворовский почерк.
Но бывают бои, когда боксёр будто бы не торопит события, он сближается с противником, но каждый раз уходит. Противнику начинает казаться, что с этим медлителем можно покончить разом, он даже «знает», куда должен попасть решающий удар. Но он не ведает того, что мысль о таком ударе не его собственная – она внушена ему соперником. И когда он бьёт в уязвимое, казалось, место, оно оказывается защищённым, а открывается в этот момент он сам. Нокаут! Неожиданный, как гром среди ясного неба. Это кутузовский почерк.
КТО СОЗДАЁТ СТРАТЕГМЫ
ИЛИ КТО МОЖЕТ СТАТЬ ПОЛКОВОДЦЕМ
Каждый человек хочет быть счастливым. Счастье – понятие очень большое, и о нём можно говорить много. Но несомненно одно – без любимого дела, которое выбрано на всю жизнь, счастливым не будешь. Поэтому очень важно не ошибиться с выбором такого дела.
Здесь пойдёт разговор о том, какими качествами должен обладать командир, полководец, – о том, кто может быть военачальником. Примерь эти качества на себя, как примеряют новый костюм, посмотри, «идёт» ли он тебе. Конечно, «костюм» будет ещё велик, и, чтобы он стал впору, надо вырасти, развить способности и свойства характера, которые, может быть, есть у тебя сейчас.
ОПАСНОСТЬ – СТИХИЯ ПОЛКОВОДЦА
Нигде человека не подстерегает столько опасностей, как в бою. Взрываются бомбы и снаряды, свистят пули, дым застилает траншеи, и сама земля дрожит и колеблется под ногами…
Разно держат себя люди в такой обстановке.
Один прилип к дну окопа и молит бога, чтобы тот спас его: о боге он никогда не думал, но в эти минуты ухватился за бога, как утопающий за соломинку.
Штыки и багинет.
Второму тоже страшно. Но он гонит страх от себя; вот уже и нет страха, есть только чувство какой-то огромной ответственности, что-то должно вот-вот случиться… И второй озирает из-за бруствера поле, выглядывая ту точку, где грянет это единственно важное за всю прожитую и всю будущую жизнь событие. Просвистела пуля – он не вздрогнул, не присел: если просвистела, значит, пролетела мимо, он знает это и может трезво об этом судить.
А третий? Третий внешне тоже спокоен, но если увидеть его глаза, они выдадут приподнятое волнение и выдадут чёткую работу мысли: он много размышлял над тем, где ждать атаки неприятеля, и вот теперь в грохоте и гуле, когда всё пришло в движение – и земля и небо, – он ясно и верно увидел опасное место и уже решил, как закрыть слабину, больше того – он знает, что делать потом, после предрешённого уже теперь отхода врага, как преследовать и как гнать его…
Третий не струсил в бою, третий не просто победил страх, к третьему в бою пришло, как в тишине приходит к поэту, вдохновенье, состояние наивысшей работоспособности.
Первый будет никудышным солдатом, второй – хорошим солдатом, у третьего, несомненно, военный талант, удел третьего быть командиром, полководцем.
Есть люди, которые при опасности начинают действовать необыкновенно энергично. Опасность не страшит их, наоборот, воодушевляет. Понять это не всегда просто, как непонятно многим желание лермонтовского «Паруса»:
Под ним струя светлей лазури,
Над ним луч солнца золотой,
А он, мятежный, ищет бури,
Как будто в буре есть покой.
И другой поэт, Пушкин, утверждает:
Есть упоение в бою.
Всё, всё, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья –
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.
Военный (с мечами) орден Святой Анны.
Именно таким человеком был Суворов. Отстранённый от военных действий, он писал знакомому: «Здоровьем поослаб, хлопот пропасть… Коликая бы мне милость, если бы дали отдохнуть хоть на один месяц, то есть выпустили бы в поле. С божьей помощью на свою бы руку я охулки не положил». Другое письмо из Финляндии, где он строил крепости: «Мне лучше 2000 человек в поле, чем 20 000 в гарнизоне».
Военный (с мечами) орден Снятого Владимира.
По меньшей мере два десятка раз Суворова подстерегала смерть. Во время штурма Ландскроны у Суворова были прострелены мундир и шляпа. В бою за немецкий город Гольнау он был ранен картечью в ногу и грудь. При штурме Очакова пуля попала в шею и застряла около затылка… Каждый новый бой грозил чем-то подобным, но всю жизнь до самой старости полководец сам искал опасность, потому что опасность была стихией, в которой он чувствовал себя свободно и радостно, как буревестник среди грозовых туч.
«Наполеон, по мере возрастания опасностей, становился всё энергичнее», – пишет историк Тарле. «Талант его возрастал в крайней опасности», – писал Наполеон о своём маршале Массене.
Итак, первое качество, которым должен обладать командир и полководец, – это способность ясно и вдохновенно мыслить в обстановке крайней опасности. И уж конечно, не бояться самой опасности.
Но надо признать, во втором случае история допускала исключения. Французского маршала Тюренна, которого Суворов ценил очень и очень высоко, в бою часто охватывала нервная дрожь. И он сам себе сказал однажды: «Ты дрожишь, скелет? Ты дрожал бы гораздо больше, если бы знал, куда я тебя поведу…»
