Страница 22 из 26
Стоп-кадр (повесть)
— Яков Борисыч, — робко сказал Зиновий. — Отличный сельский хлопец! Видели бы, как распрягает.
— Это неважно, неважно! — подняв руки, закричал режиссёр.
— Понимаешь, — сбивчиво сказал мне Зиновий, — мальчик, который должен был у нас играть… заболел. Точнее — мама его стала вдруг против… точнее — он сам не захотел.
— Понятно, — сказал я.
— Что — понятно? Что тут может быть понятного-то?!! — закричал Яков Борисыч.
— Всё понятно, — сказал я. — Мальчик сниматься не может — вам нужен другой. — Зиновий и Яков Борисыч переглянулись. Потом мы с Зиновием вышли в коридор.
— В общем, я с ним поговорю, не беспокойся. Иди домой — приходи завтра, часов в одиннадцать.
— Я могу и раньше!
— Раньше не надо.
Я выскочил на мороз.
Сокращая дорогу, я лез по глубокому снегу. Одно время я чуть не заблудился, только случайно обернувшись, увидел освещённый розовым солнцем угол лаборатории.
Я вошёл к отцу в кабинет.
— А я в кино буду сниматься! — сказал я.
— Ну? Где? — всполошился отец.
Я рассказал.
— О! А ко мне тоже приезжало кино! — толкнув меня ладонью и откинувшись, сказал он. — Программа «Сельский час»! Нет, ты скажи: ты видел или нет?
— Конечно, — сказал я.
Утром я проснулся, когда солнце уже ярко светило. От крошек под обоями шли по стене длинные тени. Я посмотрел на часы. Пол-одиннадцатого! Какой-то я мальчик-спальщик!
Я попил чаю и выбежал на улицу. Для сокращения пути я снова пролез через заснеженный лес и выбрался к гостинице. Вся группа стояла у крыльца гостиницы.
— Куда-то Зуев пропал, — озабоченно озираясь, говорил Зиновий.
— А я? Я разве не пропал? — подскочил к нему я. Зиновий улыбнулся, но ничего не ответил.
— Ну, так когда? — спросил я.
— Что — когда?
— Сниматься?
— А-а-а-а. Пока не знаю.
— А разве вы… с Яковом Борисычем… обо мне не говорили?
— А-а-а! Ну вообще так говорили… а конкретно — нет.
— А что же мне делать?
— Тебе? Вот помоги пока нашему механику.
— Ладно!
Зиновий подвёл меня к механику, познакомил.
— Ну, что будем делать? — спросил я.
— Местный? — спросил он.
— Да!
— Это хорошо. Поможешь мне антенны снимать.
— Какие… антенны? — Я удивился.
— Телевизионные.
— А… зачем?
— Ты туго, видно, соображаешь, — сказал механик. — Фильм-то про довоенное время!
— Ну и что!
— Что, что! Ну, и что хорошего будет, если зрители на крышах телевизионные антенны увидят? Додул?
— А-а-а-а-а! — сказал я.
— А поскольку ты местный, всех знаешь, сможешь, я думаю, всем объяснить: так, мол, надо.
Я похолодел. Зачем только я сказал, что я местный?
Никого совершенно не знаю, кроме конюха Жукова, и то вряд ли бы мог его уговорить!
А ещё — с незнакомыми!
Я и со знакомыми, честно говоря, ни о чем не могу договориться. А тут людей, которые меня и не знают, уговаривать снять антенны! А здесь сейчас и развлечений никаких нет, кроме телевизора! Люди старались — вон на какие высокие мачты поднимали антенны, и вдруг — снять! Тем более, я вспомнил, сегодня суббота, с утра уже телевизор все смотрят!
Ну, влип!
Отказаться! Сказать: не могу. Что не местный я вовсе, а приезжий — такой же приезжий, как и они! Что не знаю тут никого, и всё!
Я собрался уже сказать это механику, но понял вдруг: так и остальное всё рухнет.
Механик Зиновию скажет, что я ни на что не способен, Зиновий — Якову Борисычу… И так, можно сказать, вишу на волоске, и волосок этот, того гляди… Конечно, всегда можно найти причины уважительные, чтобы что-то не сделать. Но судят-то всех по результатам, а не по причинам, которые помешали!
Киногруппа, можно сказать, на меня надеется, что я помогу им быстрее съёмку начать, а что я — приезжий или местный — это, видимо, мало кому интересно.
Ничего! Надо когда-то решаться!
Наверно, секунды за две промелькнули все эти мысли.
— Ну, откуда начнём? — сказал механик. — Вот только эту улицу надо…
— Ах, только эту вот улицу?.. Вот отсюда! — сказал я. В первом доме, как мне рассказывал отец, жил комбайнер Булкин — лучший рабочий станции. Но по субботам он, слегка выпив, любил бегать за людьми с поленом.
Мы вошли в сени — и я увидел высокую, до потолка, поленницу! Я чуть не упал, но механик втолкнул меня в дверь.
Все, во главе с хозяином, сидели за столом и как зачарованные смотрели «Варвару-красу, длинную косу».
Мы поздоровались, и я сбивчиво рассказал о цели нашего посещения. Булкин долго смотрел на меня.
Потом, мотнув мне головой, вышел в сени.
«За поленом», — подумал я.
— Иди, — толкнул меня механик.
Я вышел. Булкин прижал меня к поленнице.
— Кино будешь снимать? — спросил он.
— Да, — рассеянно сказал я.
— Мне сделаешь роль?
— С-сделаю, — дрожа сказал я.
Хлопнув дверью, Булкин вышел во двор. Я растерянно вернулся в комнату. Потом я увидел, что с крыши перед окном стал сыпаться снег, потом стал обрушиваться большими кусками. «Варвара-краса» на экране вдруг задёргалась, потом стала бледнеть — и исчезла. Тёмные полосы быстро бежали по экрану. Стукнула дверь — и появился Булкин, ноги по колено и руки по локоть сверкали снегом.
— Ты что там сделал? — сказала жена.
— Антенну снял — товарищи вот просили, — сказал Булкин.
— А мы что теперь будем делать?
— Молчать! — сказал Булкин. — Кино — это искусство! Все обязаны ему подчиняться.
В следующий дом входить было уже легче. Тем более там действительно жила знакомая, папина аспирантка, Майя Николаевна, с ней-то я как раз знал, как разговаривать!
— Майя Николаевна! — сказал я. — Неужели вы, интеллигентная женщина, настолько уж любите телевизор? Футбол, хоккей! Никогда не поверю!
Расчет мой оказался абсолютно точным.
— Ну что вы, конечно, нет! — ответила Майя Николаевна. — У меня абсолютно нет на это времени. Георгий Иванович ставит такие высокие требования, буквально не остаётся ни минуты свободной!.. А Георгий Иванович в курсе?
— Конечно!
Механик быстро спустил во двор шест с антенной, я только держал лестницу, когда он влезал и слезал.
Дальше стоял бревенчатый дом. Папа рассказывал мне, что это — самый старый дом в посёлке и живут в нем двое старичков, Василий Зосимыч и Любовь Гордеевна, которые работают на этой станции с самого начала. Дом стоял над самым речным обрывом; когда-то он, наверное, стоял дальше, но берег, очевидно, постепенно обрушивался…
Когда мы вошли на кухню, там была только Любовь Гордеевна. Близоруко натянув пальцем уголок глаза, она разглядывала нас. Потом вошёл Василий Зосимыч, с грохотом свалил дрова у плиты. Я вздрогнул. Я сразу подумал, что кого-то он мне очень напоминает… но вспоминать этого почему-то мне не хотелось.
Механик объяснил им, чего мы хотим.
— А надолго ли? — спросила Любовь Гордеевна.
— Да на пару дней! Слепые ведь, ни черта не видите, какая вам разница! — быстро сориентировавшись в обстановке, грубо сказал механик.
Я вспомнил вдруг, на кого так похож Василий Зосимович! На того старичка, у которого отобрали мы ёлку на платформе!.. Так похож… что вроде это он и есть!
От стыда я чуть не выбежал на улицу, но вместо этого почему-то взял себя в руки. Тогда мне казалось, что порученное мне дело важнее всего!
— Через два дня… честное слово! — только сказал я им.
— А можно, я полезу? — сказал я механику, когда мы вышли.
— Давай, если не лень, — сказал он.
Мы установили лестницу, и я полез. Сначала снег сыпался с крыши за шарф, потом набился в рукава, потом в ботинки, но я лез. Я забрался на самый верх, к трубе, дом был не такой уж большой, но он стоял у обрыва, и я оказался вдруг на большой высоте.
Далеко внизу была замёрзшая река, посередине её виднелась колея, и кто-то ехал в санях, лошадь казалась величиной с муху.
Белые деревья еле различались на том берегу.
Дальше, за поворотом реки, виднелся чёрный квадратик — прорубь. Я стал смотреть антенну. Она была примотана к трубе, и железные тросы-растяжки шли к углам крыши.
Я взялся за них голой рукой — рука прилипла к мутному тросу. Дул ледяной ветер, слезились глаза.
Я слез к углу крыши, вывинтил штырь с резьбой, на который зацеплялась растяжка и который был ввинчен в кольцо, вделанное в крышу. Потом, осыпая снег, перелез на другой угол, вывинтил второй штырь. Потом перелез на другую сторону, во двор, и вывинтил те два крепления. Потом обнял трубу и размотал проволоку, приматывающую мачту к трубе. Высокая мачта стала крениться — я осторожно опустил её верхушку на крышу сарая.
Вместе со снегом я съехал во двор. Василий Зосимыч и Любовь Гордеевна так и стояли, глядя вверх.
— Вот так… всё ясно? — подражая механику, сказал я.
Руки саднило, лицо одеревенело, по щекам катились едкие слёзы. Но дело было сделано!
Дальше всё было вообще элементарно!
Ещё до этого люди выходили, заинтересованные, и вот уже собралась посреди улицы небольшая толпа.
— Чего это там?
— Да антенны убирают. Кино приехало. Кино будут снимать.
— А чем им антенны-то наши помешали?
— Да говорят, кино-то про довоенное время. Антенн-то тогда ещё не было, понял?
— А-а-а. Ясно. Ну, что ж, пойду, подготовлю всё, раз такое дело.
А я-то готовился к борьбе, и вдруг оказалось всё так легко!
Уже в полном упоении я переходил из дома в дом и только показывал людям, куда убрать антенны, чтоб их не было видно.
Через каких-нибудь два часа я стоял посреди улицы, смотрел: антенн по всей улице не было.
Всем домам по этой улице обломали, можно сказать, рога!
Потом мы вернулись обратно в киногруппу.
— Готово! — сказал Зиновию механик.
— А как наш юный друг? — спросил Зиновий.
— Этот? Нормальный парень… Хорошо мне помог.
Это ещё вопрос — кто кому помог!
— Ну, поехали, посмотрим, — сказал Зиновий. — Яков Борисыч, поедете смотреть точку?
Зиновий, Яков Борисыч и оператор пошли к автобусу.
— А мне можно? — спросил я.
— Садись, садись! — подтолкнул меня Зиновий.
Мы расселись в автобусе и поехали, но почему-то не на улицу, на которой снимали антенны, а вниз по извилистой дороге к реке. Автобус съехал на лёд и покатил посередине. Справа поднимался обрывистый берег.
— Стоп! — сказал вдруг Яков Борисыч.
Автобус остановился, все вылезли, подняли головы. Оператор вытащил камеру, поставил, пригнулся к глазку.
Над обрывом виднелись крыши домов — тех, с которых мы только что сняли антенны. Выше всех казался старенький дом Василия Зосимыча, потому что он стоял к обрыву ближе других Белый дым вертикально поднимался из труб. Все смотрели вверх, и белый пар струями поднимался между поднятых ворот ников.
— Ну что ж… годится! — сказал оператор, распрямляясь. — Годится!
Я ликовал. Ведь это я убрал антенны, которые могли всё испортить, именно я, пускай об этом никто почти не знает!
— Так. Где делаем прорубь? — Яков Борисыч вышел вперёд.
— А есть уже прорубь, — неожиданно для себя проговорил я.
Все посмотрели на меня.
— Там, за этим мысом, — я махнул.
— Поехали, — подумав, сказал Яков Борисыч.
Мы обогнули мыс и подъехали к проруби. Все вылезли снова, оператор вытащил свою камеру, треножник, согнулся, подвигал вделанную в камеру маленькую поперечную ручку.
На обрыве был виден дом Василия Зосимыча и ещё два дома с этой улицы.
В трёх шагах от нас дымилась чёрная прорубь.
— Нормально! — откидываясь, сказал оператор.
— Молодец, мальчик! — Яков Борисыч положил мне руку на плечо.
Мы сели в автобус. Я был горд. Я посмотрел на Зиновия — и он мне дружески подмигнул.
Вернувшись обратно, Яков Борисыч, Зиновий и оператор ушли в комнату совещаться. Я, ожидая их решения, ходил в коридоре.
