Страница 12 из 22
Триумф пана Кляксы (повесть)
Пан Клякса действует
«Дело Резеды. Мультифлора. Алойзи Пузырь. Возвращение сказандцев на родину. Все это предстоит уладить, и пан Клякса не захочет уезжать из Адакотурады сейчас. Придется ждать. Уезжать без пана Кляксы бессмысленно, ведь только он может помочь мне найти родителей. Время идет, а мой отец порхает по лесам и рощам, непрерывно подвергая себя опасностям, а я вынужден сидеть в Адакотураде без дела и ждать пана Кляксу», – рассуждал я, мчась на самокате из Королевского Сада в сторону города. Пан Левкойник летел, как ракета, и только время от времени кричал, даже не оглядываясь:
– По газам! Не тормозить! Справа чисто! Пружинить в коленях! Осторожно, поворот!
Моторчики самокатов выли и стонали, а придорожные деревья мелькали, будто в ускоренном кино. Мчавшийся над нами Три-Три то и дело садился мне на плечо и сообщал, сколько километров оставалось до города, но, от природы рассеянный, он давал приблизительно такую информацию:
– Семь… три… пять… семь… два… четыре…
А запыхавшийся пан Левкойник не переставал выкрикивать:
– Держать скорость! Вышли на прямую! Полный газ!
Эта бешеная гонка длилась не меньше часа, но в конце концов мы приехали. Три дочери пана Левкойника еще спали, и только Гортензия хлопотала в гидрометеорологической лаборатории. Вероник в одной руке держал метелку из петушиного хвоста, смахивая пыль с барометров и термометров, а в другой – тряпку, которой протирал окна и мебель. Одновременно привратник натирал пол, скользя по нему на суконках. Он так увлекся работой, что, когда мы переступили порог, машинально обмахнул нам лица петушиной метелкой, но, сообразив, что наши щеки не мебель и не приборы, извинился и, приложив палец к губам, загадочно прошептал:
– Тссс… Пан профессор заперся на ключ и никого к себе не пускает… Сейчас подам завтрак.
Мы устали и проголодались и потому с аппетитом выпили по стакану горячего лактусового молока и съели по крутому яйцу, что в Адакотураде дозволялось лишь высокопоставленным сановникам и иностранным гостям.
Не желая мешать пану Кляксе, мы беседовали шепотом. Одна Гортензия громко щебетала, не обращая внимания на шиканье Вероника. На самом деле она беседовала сама с собой, точнее, размышляла вслух, и сейчас оглашала следующий внутренний монолог:
– Вернулись без Резеды… Значит, не нашли. Папа молчит, пан Несогласка через замочную скважину заглядывает в комнату профессора Кляксы. Все какие-то странные. Папа утверждает, что тот, кто хочет скрыть свою глупость, должен поменьше говорить. А мне нечего скрывать. Я говорю то, что думаю, а думаю то, что говорю.
Никто не обращал внимания на болтовню Гортензии. Я тоже слушал ее лишь одним ухом, поскольку другим ловил звуки, долетавшие из комнаты пана Кляксы. У Гортензии очень своеобразная манера задавать вопросы, совершенно не интересуясь ответом, ведь она тут же отвечала себе сама.
На этот раз она обратилась к Веронику:
– Простите, а зачем вы, занимая почетный пост смотрителя дома, оставили свой край и поехали в Адакотураду? Вы скажете, что следует учиться у других народов. Что ж, разумно.
Все это делало присутствие Гортензии несколько утомительным. Однако сама она была так симпатична, что к ее болтовне мы относились весьма снисходительно.
Она собиралась вот-вот огласить очередной внутренний монолог, когда раздался стук в дверь и появился наш хозяин, министрон Лимпотрон. Бывший кормчий сказандского корабля остался мужчиной крепким и обладал громовым голосом.
– Клянусь ранами петуха! – крикнул Лимпотрон, увидев Вероника. – Только подумать! Мой султан, мой трофей служит веником! Скандал! Этот хвост я добыл три года назад в петушиных боях. Мой петух побил две сотни соперников. А вы сделали из приза метелку для пыли!
Вероник стоял с видом школьника, застигнутого со шпаргалкой в руке. Стараясь спрятать султан за спину, он бестолково лепетал:
– Господин министрон… Тут нет никаких петухов! Это какое-то недоразумение… Мадемуазель Гортензия хотела посмотреть, идет ли ей это… Разве я позволю себе смахивать пыль с мадемуазель Гортензии? Отличная погода, господин министрон! Барометр падает… Петухи летают низко… Здесь никто не осмелится трогать петушиные хвосты…
Немного смягчившись, Лимпотрон гаркнул матросским басом:
– Ну ладно, ладно! Дареному коню в зубы, а гостю в руки не смотрят. Это мудрая мысль! Кроме того, я сам нечаянно до этого додумался! Чтобы не забыть, стоит записать ее в книгу золотых мыслей. Такие книги имеются у всех министронов, а под Новый год производится их публичная читка на заседании Тронного совета. Без золотых мыслей, господа, нет хорошего правления!
Последние слова Лимпотрон произнес так громко, что дверь комнаты пана Кляксы с треском распахнулась и на пороге появился сам ученый, в длинных кальсонах и в накинутом на плечи сюртуке. Борода пана Кляксы была всклокочена, глаза покраснели. Он оглядел зал и укоризненно произнес:
– Я ведь просил, а? Я просил не мешать. Мне необходимо сосредоточить мысли до высшего накала. Гортензия болтает монотонно, но не слишком громко. Это даже помогает в работе. Ба, Лимпо! Что скажешь, дружище?
Министрон чуть скривился: люди его положения не любят фамильярности – но он слишком уважал пана Кляксу, чтобы признаться в этом, и потому любезно сказал:
– Его Королевское Величество Кватерностер I приглашает всех вас на лактусовое мороженое с финиками. Прием состоится в дворцовом саду в двенадцать часов тридцать минут.
– Браво! – воскликнул пан Клякса. – Обожаю мороженое! Прошу заказать мне три порции!
С этими словами он по-приятельски помахал рукой Лимпотрону и вернулся в свою комнату. Но тут же снова открыл дверь и сказал:
– Адась, иди сюда… Ты мне нужен!
Я только этого и ждал. Я быстро вошел в комнату пана Кляксы, а он закрыл дверь на ключ, встал на одну ногу и торжественно объявил:
– Сегодняшний день войдет в историю человечества. Хорошенько запомни нынешнюю дату. Сегодня я довел свое эпохальное изобретение до совершенства. Алойзи Пузырь больше ничем не отличается от настоящего человека. Вот погляди!
Алойзи сидел на подоконнике и уплетал яичницу с луком, а на его угловатом и обычно бледном лице играл румянец и вполне осмысленное выражение. Увидев меня, он дружески улыбнулся и чмокнул губами, будто посылая мне воздушный поцелуй.
– Мы не виделись уже целую вечность, правда, Адась? – плутовато улыбнулся он. – Три года я в наказание пролежал разобранным в чемодане пана Кляксы, три года скитался по белу свету, принимая вид то одного, то другого человека, три года был Первым Адмиралом Флота Микстурия II и вот уже год, как строю всяческие козни против пана Кляксы. Но с сегодняшнего дня начинаю жить заново. Надеюсь, что вам больше не придется краснеть за меня. Серые клетки, являющиеся пружинами правильного мышления, работают отлично. Ну что ты так уставился? Первый раз видишь нормального человека?
– Браво, Алойзи! – одобрительно воскликнул пан Клякса. – Должен сказать тебе, Адась, что, когда я запудрил ему мозги порошком почтения и послушания, то есть сухой смазкой Б+П, я решил было, что дело сделано. Однако я совсем не учел, что отдельные части механизма не имеют достаточной надежности. В результате Алойзи потерял несколько деталей и превратился в испорченный автомат. Однако за последние несколько лет мне удалось сделать открытие необычайной важности. С помощью чрезвычайно сложных химических реакций мне удалось получить материю, весьма близкую по своим свойствам к человеческой коже, которую я затем обработал омега-лучами. Кожа эта прижилась и покрыла тело Алойзи целиком. Отныне его механизмы надежно защищены. Не потеряется ни одна пружинка, ни один винтик!
Я слушал пана Кляксу и дивился его гениальности. На столе, где раньше лежала карта погоды, громоздились сложнейшие приборы, реторты, миниатюрные радиоактивные аппараты – вся научная лаборатория пана Кляксы, которую он носил в своих бездонных карманах. Э
то был изрядный багаж, поскольку даже из запасных карманов кальсон торчали металлические части инструментов, применявшихся для раскройки и соединения кожи, а также шприцы, наполненные телесным красителем.
По просьбе пана Кляксы Алойзи продемонстрировал мне работу своих мышц и разума; память его хранила неисчерпаемые запасы информации, так что он вполне мог сойти за живую энциклопедию. Объясняя свое устройство, Алойзи добавил:
– Как тебе известно, Адась, человеческая кожа – самое совершенное творение. Ничто не может с ней сравниться. Она реагирует на прикосновение, она эластична и непромокаема, устойчива к колебаниям температуры, мягка и гладка. В конце концов, искусственное сердце или искусственные легкие сможет смастерить первый попавшийся студент-медик – хитрость невелика. Но чтобы из обыкновенных веществ изготовить живую кожу, надо быть Амброжи Кляксой, великим Амброжи Кляксой.
При этих похвалах ученый муж потупил взор и жестом, преисполненным достоинства, подтянул кальсоны, а затем принялся натягивать брюки.
– Послушай, Алойзи, – сказал он после минутного раздумья. – Я рад, что король нас пригласил к себе. Мне надо с ним кое о чем переговорить. Но прежде всего я хочу представить ему тебя. И можешь быть уверен, не из мелочного тщеславия. Это недостойно ученого. Однако я намерен просить его, чтобы он простил тебя за недостойную выходку с поддельной ногой, а то в противном случае королевская стража арестует тебя и бросит в тюрьму.
– Меня? Ха-ха-ха! – рассмеялся Алойзи. – Да я одной рукой могу перебросить шестерых человек через дерево. Но вы правы, пан профессор. Настоящие люди не должны решать спорные вопросы силой.
Тем временем пан Клякса застегнул жилет, надел сюртук и обеими пятернями ловко расчесал себе бороду. Затем достал из кармана серебряную коробочку со своими знаменитыми укрепляющими таблетками, одну дал мне, а другую проглотил сам. Мы сразу же почувствовали себя свежими и отдохнувшими.
– Мы готовы! – сказал пан Клякса Пузырю. – Пойдемте к нашим друзьям. Надеюсь, никаких особых указаний делать тебе не придется. Я вложил в твой мозг все содержимое моей копилки памяти. Теперь ты знаешь столько же, сколько и я. Прошу следовать за мной.
В соседнем зале мы застали Вероника и розовода с его четырьмя дочерьми. При виде нас пораженный пан Левкойник нажал на свою бородавку, привратник подвергся приступу икоты, а четыре девицы в знак приветствия присели в книксене.
Пан Клякса оперся левой рукой о бедро, а правую простер вперед и сказал:
– Господа, разрешите представить вам Алойзи Пузыря, моего ученика и воспитанника, выпускника Института Вымышленных Проблем.
– Пан профессор, – заметил розовод, – мы уже имели случай познакомиться с вашим Пузырем в стране Обеих Рецептурий. Кто же не помнит Первого Адмирала Флота, кавалера Большой ленты Пирамидона со звездой? Моя дочь Резеда…
– Уважаемый пан Анемон, – прервал его пан Клякса, – как утверждает наука, человеческое прошлое меняется по мере необходимости, а нередко и вовсе забывается. Пан Алойзи Пузырь теперь стал совершенно иным, чем прежде, и потому в расчет берется только то, что я сказал минуту назад.
– А я не согласен! – запротестовал Вероник. – Я дипломированный привратник и вот уже пятьдесят лет, как честно выполняю свои обязанности, за что жильцы обещали устроить мне юбилей, и мне вовсе не хочется, менять свое прошлое на другое.
– А что будет с Резедой? – воскликнула Георгина и чихнула семь раз подряд. Я забыл сообщить, что Георгина страдала дневным насморком, начинавшимся с восходом и кончавшимся с заходом солнца.
– Насколько мне известно, – вступил в разговор Алойзи, – мадемуазель Резеда в последнее время находилась в Королевском Саду.
– Ее там нет, – грустно произнес розовод. – Кто-то украл ее прямо у меня из-под носа и спрятал неведомо где. Злые люди играют моим ребенком, словно мячиком.
– Один-один, – многозначительно сказал Алойзи, а пан Клякса поднял палец и сказал:
– Мадемуазель Резедой мы займемся в свое время. Я уже говорил, что спех уму помеха.
– Я должен знать, где находится моя дочь! – потерял терпение пан Левкойник. – Я сыт этой неизвестностью по горло!
Обстановка накалялась, но Алойзи быстро разрядил ее.
– А ведь мы приглашены на мороженое к королю! Да здравствует король! – весело крикнул он.
– Ты прав, Алойзи, – согласился пан Клякса. – Уже перевалило за полдень. Пора кончать пустые разговоры и это бесконечное чихание. Король ждет. Я пойду впереди, а вы – парами за мной. Мадемуазель Резеда найдется, будьте покойны. Борода начеку. Итак, в путь. Пан Левкойник подает руку панне Розе, а пан Вероник ведет панну Георгину, Адась – панну Гортензию. Так, прекрасно. Последними идут Алойзи и мадемуазель Пиония.
Вы, конечно, догадались, что Пиония не упустила возможности сочинила коротенький стишок:
Борода холода мороженое беда
Пузырь рубает ничего никогда
Я уже научился разгадывать эти рифмованные головоломки и потому сразу сообразил, что хотела сказать поэтесса. Речь шла о человеке с бородой, то есть о пане Кляксе, которому от лишней порции мороженого грозит простуда, зато Алойзи может его «рубать» сколько угодно без всякого вреда для здоровья.
Пока я тут занимался стишком Пионии, судьба приготовила нам пренеприятный сюрприз. На площади А-С собралась толпа адакотурадцев, среди которых я узнал нескольких смотрителей Заповедника Сломанных часов. Все были страшно возбуждены, оживленно рассуждали о чем-то, а увидев Алойзи, один из них крикнул:
– Это он!
– В чем дело? – спросил пан Клякса.
Самый старший смотритель подошел и, указывая на Алойзи, заявил:
– Я узнал его! Он работал с нами в Заповеднике, но вчера вдруг исчез. А сегодня утром обнаружилась пропажа двухсот семнадцати рубинов. Никто другой взять их не мог.
– Господа! – спокойно произнес Алойзи. – Напрасно вы меня подозреваете. Можете убедиться сами.
С этими словами он вывернул один за другим все свои карманы. Разумеется, ничего в них не оказалось, даже носового платка, поскольку совершенство конструкции Алойзи исключало всякую возможность насморка.
Смотритель удивленно взглянул на Алойзи: еще никогда ему не приходилось встречать человека, у которого карманы были бы совершенно пусты. Даже дети держат в своих карманах кучу всякой всячины, такой, как блокнотики, ножички, коробочки, марки, перья, шпагат, камешки, ракушки и куски сахара. Но у Алойзи не было совсем ничего, потому что нормальным человеком он стал всего несколько часов назад.
Смотритель перестал интересоваться его особой, но с еще большим недоверием посмотрел на Вероника, на пана Левкойника и на меня. Пан Клякса выглядел столь почтенно, что находился выше всяких подозрений, хотя у него и имелось три десятка карманов, не считая двух запасных в кальсонах.
Группа адакотурадцев тем временем значительно увеличилась и окружила нас со всех сторон.
– Прошу пропустить, – сказал пан Клякса. – Мы гости короля и идем к нему на мороженое.
Но тут за смотрителей вступился движимый чувством профессиональной солидарности Вероник:
– Пан профессор, на их месте я поступил бы точно так же. Вор украл, а смотритель отвечай.
