Страница 21 из 21
Везучий Борька (повесть)
7
Теперь мальчик знал, что из коробов, которые варил Илья Васильевич, соберут воздуховоды для котельной кирпичного завода.
Короба, похожие на огромные спичечные коробки, теснятся вокруг в беспорядке. Лишь тот, в котором Толька некогда напортачил, лежит в стороне от остальных живым укором и напоминанием. Илья Васильевич считает, что Толя ещё «не созрел», чтобы грамотно залатать прожог. А пока…
На Тольке роба и сапоги — обмундирование, оставшееся от Тимофея. Правда, тёте Ганне пришлось порядком повозиться, чтобы мальчику всё стало впору. Даже брезентовые рукавицы у него теперь в самый раз — по руке.
Перед ним два ящика. В одном — стальные плитки — «пятки». В другом — крючья из восьмимиллиметрового прутка.
Дело нехитрое: взял крюк, приставил к «пятке», два коротких односторонних шва — бросай в третий ящик «с готовой продукцией». К Толькиным изделиям будут потом крепить изоляционную футуровку, чтобы тепло котельной не уходило впустую.
Катится время незаметно.
Иногда забегает мастер Пётр Николаевич.
— Эй вы, Полуяновы! — кричит он, прикрывая глаза рукой. — Постойте, черти!
Толькину работу он принимает особо. Лупит молотком по швам так, что не то что остатки окалины в сторону, а сам пруток крюка начинает гнуться. На Тольку поглядывает сердито, исподлобья, словно досада его берёт, что не к чему придраться.
— Петя, не волнуйся. У нас не так: чтобы мерку снять да задаток взять, — с усмешкой говорит ему Илья Васильевич, подмигивая мальчику.
— Мели Емеля… — хмуро бросает мастер и торопливо уходит, чтобы не слышать, как вслед ему прыснут от смеха сварщики.
Бежит время.
— Анатолий, шабаш! — крикнет Илья Васильевич. — Дуй на реку, пока вода из неё не вытекла! Небось дружки тебя заждались.
Но сегодня что-то дядя Илья забыл про речку. Скомандовал только:
— Шабаш! — А потом добавил: — Ступай, Анатолий, в механичку и жди меня там. Не уходи.
Тихо и скучно сегодня в механичке. Слесарь Сугробин — в одном конце, возится у своих тисков. Токарь Павел Григорьевич Горохов — в другом, у станка стоит, ни на шаг от него не отходит. Остальных сейчас никого. Работают два человека. Хоть бы словом перебросились! Нельзя. Между ними чёрной кошкой пробежала ссора. А из-за чего, спрашивается? Со стороны дело, вроде, пустяковое. Задумал Сугробин увеличить мощность движка своего мопеда. Для этого надо было расточить цилиндр. Обратился с этим, конечно, к Павлу Григорьевичу. Тот взялся с охотой. Сделал. Но видимо, что-то не так сделал. А может, и Сугробин в том сам виноват: не очень толково объяснил. Кончилось тем, что слесарь наговорил много нехорошего токарю, на что Павел Григорьевич в долгу не остался.
Толя подошёл к Сугробину. Тот кисло улыбнулся:
— Как дела, варило? Пошабашил?
— Да, Виктор Степанович.
— Слушай, Толян, возьми-ка у «четырёхглазого» свёрлышко на семь миллиметров. Не говори, что для меня. Понял?
— Ага.
На голос Толи Павел Григорьевич отозвался не сразу. Обычно он предлагает сначала понюхать цветы. Их приносит младшая дочка токаря Валька. Они стоят в стакане на передней бабке станка, и все, кто заходит в механичку, всегда удивляются этому, как чуду.
— Сверло? — Павел Григорьевич строго взглянул поверх очков на мальчика. — Тебе дам. — Остановил станок и полез в шкафчик. — А ты, Толя, возьми-ка у этого охламона, — не поворачиваясь, Павел Григорьевич кивнул головой в противоположный конец мастерской, — ключ на двенадцать. Не говори, что для меня. Понял?
Со сверлом в руке Толя идёт за ключом.
Наконец-то Илья Васильевич.
— Эй, пчёлки, потрудились и будя! Пошли, — басовито и гулко прокатилось по пустой мастерской.
Мальчик долго не мог понять, зачем дядя Илья привёл его сюда, в Заводоуправление. В коридоре толпились люди, целая очередь. Встали и они в эту очередь. Кругом говорили о нарядах, о том, кому сколько выписали. Оказывается, все пришли за получкой.
Илья Васильевич поставил Тольку впереди себя и, когда их очередь подошла, шепнул ему:
— Не робей, расписывайся.
Перед мальчиком лежал большой лист бумаги — ведомость. Чья-то рука прижала бумагу в нужном месте пальцем.
— Полуянов?
— Да, да. Здравствуйте, Вера Ивановна, — ответил Илья Васильевич.
— Вот здесь.
Мальчик взял ручку на тонкой верёвочке, но кассирша выглянула из окошка и растерянно позвала:
— Илья Васильевич? В чём дело? Не понимаю!..
— Да здесь я, Вера Ивановна, не волнуйтесь. Всё в порядке.
Тем временем Толя уже расписался и стоял, не зная, что делать дальше.
Отсчитывая деньги, кассирша осуждающе качала головой.
— Илья Васильевич, сейчас у меня очередь, но вы обязательно зайдите ко мне и всё объясните. Это же деньги…
— Конечно, конечно, Вера Ивановна. Анатолий, — Илья Васильевич слегка подтолкнул мальчика, — забирай деньги, не задерживай очередь. Вера Ивановна, — Илья Васильевич просунул голову в окошечко, — я же вам дня три назад объяснял…
— Что?
— Ну как что?.. Да вот это самое…
— Ой, Илья Васильевич, завертелась я с этой зарплатой, всё забыла! Ведь верно!..
Толя, ошеломлённый всем происшедшим, вышел на улицу. Илья Васильевич не мог без улыбки смотреть на опешившего племянника. «Во парню досталось! Будто обухом но голове…» — подумал он, но чуть позже говорил уже серьёзно:
— Эти деньги, Анатолий, мы заработали вместе. Кто больше, кто меньше — дело десятое. Главное — своими руками. Понимаешь?.. Человеку себя уважать надо. За что? Тут только одно: за умение хорошо делать своё дело. А когда умеешь, то за это не только хвалят, а ещё и деньги платят. — Илья Васильевич вдруг умолк, кашлянул в кулак, подумал: «Не шибко ли воспитательно говорю…» Помолчал. — Такие вот пироги… — сказал и добавил: — Ладно, потом поймёшь.
— Я понимаю, дядя Илья, — неожиданно ответил мальчик и потупился.
— Ну-у?.. — недоверчиво и смущённо протянул Илья Васильевич. — Вот, значит, как…
Минута неловкого молчания тянулась долго.
— Ты это… — сопя, произнёс наконец Илья Васильевич, — неси деньги домой. Трёшку мне только выдай на пиво. Буду слесарей с токарями мирить…
Мальчик шёл домой. Шёл походкой усталого матроса, вернувшегося из плавания. Так ступал Илья Васильевич. Руки мальчика были засунуты в карманы. В левом лежали деньги. Они не помещались в кулаке.
Ноги сами привели его на берег Медянки. На знакомом месте он увидел лишь Евсейку.
— А остальные где?
— Где, где… — чуть не плача, заканючил тот. — В гараже у Санькиного отца. Машину починяют. А меня гонят. Я им ведро с соляркой опрокинул… Все они там: и Никита, и Вовка-фуфырь…
— Мал ты ещё, Евсейка, потому и гонят тебя, — с улыбкой сказал он, вдруг почувствовав себя рядом с Евсейкой совсем взрослым. Почувствовал по тому, как понятна и в то же время смешна стала ему досада малыша. И тот будто уловил что-то новое в нём, в Тольке. Но что? Евсейка невольно морщил лоб, всё всматривался в лицо мальчика и всё не мог понять: что? Ему не было ещё дано такого понимания, напрасно он мучился…
— Толька, айда через овраг прыгать, — не очень уверенно позвал он.
— Сейчас не могу.
— А чего так?
— Получку надо домой отнести. Да и устал я сегодня…
Светлые Евсейкины глаза распахнулись.
— И тебе, что ли, выписали?!
— Нам с дядей Ильёй вместе, — тихо, незначительным тоном произнёс Толька. Он медленно поднёс к губам кулак, кашлянул.
Евсейка подпрыгнул на месте.
— Врёшь! Покажи! Деньги-то у дяди Ильи…
Толька спокойно полез в карман.
— Вот.
— У-ух ты!.. Ну и деньжищ!.. Поди, на них целый вагон мороженого купить можно!
— Да тут моих не так много… — усмехнулся мальчик. — Ладно, пока, Евсейка.
Он шёл по тропе вверх, к дороге. Шёл и чувствовал спиной заворожённый, неотрывный взгляд Евсейки.
8
Вечером он писал письмо родителям в Ленинград.
«Сегодня с дядей Ильёй получили заработаные деньги». Перечитал фразу. Потом подумал и написал ещё одно «н» над словом. Перечитал: «Заработанные». Слово сразу обрело тяжесть, стало весомым. Заработанные деньги дают за труд. А он никогда не бывает лёгким, если он настоящий.
Теперь он это понимал.
— КОНЕЦ —
Автор: Гиневский Г. иллюстрации: Бычков
