Страница 14 из 14
Золотая Ригма (повесть)
Грызуны были чрезмерно плодовиты. В короткий срок они могли бы достичь большой численности и уничтожить все растения, но природа сотворила хищников, сдерживающих нашествие грызунов.
Человек открыл великий закон равновесия природы и научился управлять им. Он создал заповедники — эти огромные лаборатории, где сама природа творила и разрушала в своей предвечной гармонии. В этой лаборатории животные не делились на вредных и полезных. Здесь даже волк, объявленный в других районах бичом оленеводства, выполнял роль санитара.
Летние муссоны сменялись холодными северо-западными ветрами. Зима ступала ледяной ногой в заповедный лес. Жизнь, казалось, замирала. Лишь снежный покров земли подолгу хранил интересные «записи» обитателей леса. Охотоведы бегло читали эти страницы лесной книги, постигая премудрости природы.
Шли годы. Постаревший Калугин перестал заниматься промыслом. Угас охотничий пыл. Ему и раньше было жаль убиваемых зверей, но чувство это быстро исчезало, не столь сильно тревожило его добрую душу. Теперь же при виде печальных глаз раненого оленя, покрывавшихся дымкой смерти, сердце охотника жгло болезненное раскаяние. Даже вид убитой медведицы, свирепо защищавшей свое взрослое потомство, не радовал, а скорее огорчал.
Только природа по-прежнему властно манила тигролова под зеленый полог вечно молодого и древнего леса, исцеляла расстроенное житейскими волнениями сердце, наполняя его светлой радостью.
На предложение директора заповедника поработать в экспедиции по учету тигров Калугин согласился с большим желанием. «Хоть напоследок похожу по тигриным местам, поучу молодых охотоведов. Надо же свой опыт передавать людям», — думал тигролов. Выезд предполагался в конце февраля. Снега в лесу лежали глубокие. Пришлось прихватить ивовые лыжи, подшитые камусом [Камус — кожа с ног оленя, выделанная без удаления волоса.].
Калугин был тонким знатоком жизни леса. Показывая следы тигра своим ученикам, он объяснял, как можно определить их свежесть и направление в глубоком снегу, как отличить, кто прошел: самец или самка. Он учил различать звериные «почерки», чтобы при учете не путать различных тигров и не записывать дважды один и тот же след.
Собравшись у вечернего костра в ожидании ужина, с большим вниманием слушали будущие охотоведы рассказы Калугина о повадках тигров, многократных встречах с благородным зверем, а ему было что вспомнить, о чем рассказать.
— Аверьян Матвеевич, по-вашему, животные не нападают на человека и в лесу даже тигра бояться не следует? — обратился к Калугину Алеша Емельянов, подкладывая валежник в костер.
— Этого я не утверждал. Есть животные, смело нападающие на человека. Они из живого охотника кровь высасывают, но ведь это только гнус да клещ. А вот, скажем, тигр и медведь альбо рысь и волк — человека не трогают, боятся они его смертельно и всегда дорогу уступают. Положись на мой опыт: более сорока лет с ружьем по тайге проходил, много звериных душ загубил, а ни одного зверя-людоеда в глаза не видывал. Нет таких зверей в наше время, чтобы людей не боялись! Читал я книги про зверье разное, да, видать, кто про них пишет, сам в лесу мало бывает. Вот поэтому и затвердили: тигр — кровожадный, медведь — неуклюжий, заяц — обязательно трус, а волк — чуть ли не людоед. А я вам, ребята, скажу: волк боится человека пуще зайца, а медведь ловок, что твой акробат в цирке. Видали, на какие лесины за желудями залезает! И нет жадности к копытному зверю у тигра.
— Вас послушать — все звери добрые, — не унимался Алеша, — а я читал в какой-то газете, что рысь на охотника прямо с дерева сиганула и чуть не загрызла. Еле ножом отбился. Тоже, скажете, неправда?
— Возможно, и напала. Только при чем тут дерево? Рысь с земли нападает, и то на зайцев. На деревья она редко лазает. Разве что собаки ее туда загнали. Раненая могла с дерева свалиться или на охотника прыгнуть. Я как-то в детстве бурундуков ловил, так один бурундучишка на меня с березы прыгнул, когда я его стряхивал, и за палец больно укусил. Каждый зверь свою жизнь защищает.
Поспевшая похлебка из рябчиков прервала затянувшиеся споры, и отряд принялся за ужин. После ужина Алеша снова насел на Калугина:
— Когда я поступал на охотоведческий факультет, отец сказал: «Это несерьезная наука». Аверьян Матвеевич, часто приходится слышать, что охота вроде баловства. Почему у людей сложилось такое мнение?
— Не знают дела нашего, поэтому не уважают труд охотников. Я промыслу всю жизнь отдал и скажу тебе, Алеша, — трудный и твердый хлеб промысловика. Иногда думают так: ходит охотник в зеленом лесочке, поют птицы, воздух чистый. Любуется он ясными зорями да голубым небом, не работа — курорт. Охотник не рассказывает, как голодает на промысле, ломая зубы о мерзлый хлеб, как блуждает в лютую пургу, спит на сырой земле да на снегу. Он не жалуется на судьбу. На охоту не по нужде пошел, по доброй воле, душевному призванию. Терпит добровольно большие лишения, не ропщет. Сам того захотел. А ведь месяцами семью не видит, в бане не бывает. Приплетется чуть живой в холодный барачек, от пота гимнастерка и телогрейка мокрые. Нужно не то обед, не то ужин готовить, а там шкурки с белок и колонков до полуночи снимать, дрова рубить. Печка всю ночь гореть должна — не ленись, вставай да подкидывай. Чуть свет — вари завтрак и снова в лес до вечера. И так — изо дня в день. А случись беда: ногу повредил, зверь, скажем, ранил — первую помощь оказать некому. Хорошо, если на вертолете разыщут или товарищ рядом окажется.
Тяжек труд промысловика, а народу нашему — нужен. Леса кругом бескрайние, зверя в них много. Мехам нашим цены нет. Это хорошо, Алеша, что ты в охотоведы подался. Ученые охотой пока мало интересуются.
— Я с вами, Аверьян Матвеевич, согласен: ведь если по науке охотничий промысел поставить, страну ценной пушниной завалим, будет тайга давать человеку в изобилии мясо и кожи, лекарства и сувениры.
Емельянов хотел еще расспросить Калугина о тиграх, но старый охотник стал готовиться ко сну.
С наступлением рассвета все вышли по намеченным маршрутам. Калугин вместе с Емельяновым направился на юг по Теплому ключу. Пройдя около пяти километров, учетчики увидели свежие следы тигров. Их было так много, что Алеша не мог понять, сколько животных прошло здесь.
— Аверьян Матвеевич, неужто табун тигров прошел? — шепотом спросил Алеша.
Калугин молчал. Он внимательно рассматривал отпечатки, ощупывал их пальцами. Затем медленно зашагал вдоль следов, но вдруг остановился, сдвинул на затылок ушанку.
— Табун не табун, а четыре тигра наверняка идут. Видать, семья — тигрица и три взрослых тигренка. Пройдем за ними до перевала, поглядим, чем заниматься они будут.
И с этими словами Калугин заскользил на лыжах между деревьев. Алеша едва поспевал за ним. Поднявшись на увал, Калугин остановился:
— Видишь, тигрята самостоятельность проявляют: два свернули в распадок, а один за тигрицей в вершину ключа подался.
— За кем же пойдем? — спросил Алеша.
— Пойдем за тигрицей. Ежели мы к ней раньше подойдем, она близко подпустит: за своих тигрят, что отстали, примет.
Подниматься на лыжах при глубоком снеге было трудно. Пот ручьями стекал по разгоряченному лицу Алеши. Когда до перевала осталась какая-то сотня метров, Калугин подал знак юноше.
— Ну, Алеша, теперь аккуратно надо идти, — прошептал он. — Лыжи тут оставим. Приготовь свое фоторужье, да не промахнись, коль тигров за перевалом увидим.
Они сошли с лыж и начали карабкаться по крутому склону.
— Ишь, как развезло, снег что мокрая вата. На перевал сразу не выходи. Высунь голову из-за дерева и осмотрись внимательно. Никакой зверь враз на глаза не попадает. Тут выдержка нужна, — поучал Алешу старый следопыт.
С большой предосторожностью отодвигая от себя ветки колючего кустарника, чтобы они не шаркали о ноги, взбирались учетчики по крутому склону, время от времени останавливаясь, переводя дыхание и прислушиваясь.
Вот и последняя гряда водораздельного хребта. Низко согнувшись, стараясь не наступить на сухую ветку, Калугин подошел почти к самой кромке гребня, стал за ствол березы и начал медленно поднимать голову, стремясь сразу охватить глазом панораму открывающегося за перевалом леса. Емельянов последовал его примеру.
В ярких весенних лучах полуденного солнца лес словно дремал. Стройные, ослепительно белые стволы берез и осин высоко вздымались в мартовскую синь безоблачного неба. В этот торжественный час первого дыхания весны все замерло. Лишь слабый шорох снующих по березовой коре поползней нарушал настороженную тишину. Плавно спускавшийся к ключу косогор, вдоль которого вились два тигриных следа, был пуст.
Долго стоял Калугин, прислонившись к дереву и ничем не выдавая своего присутствия. Его глаза всматривались в лесные просторы, неторопливо оглядывали противоположный косогор, поднимавшийся за ключом, поросшим редким березняком. Все кругом было безжизненно. Он хотел было уже сказать что-то Алеше, как вдруг увидел тигров.
Звери стояли между молодыми березками, повернув головы в сторону людей. Видимо, они почуяли опасность, а может, уловили шорох и поджидали отставших тигрят.
Пристально рассматривал тигрицу Калугин и не верил своим глазам. «Неужто она?» — пронеслось в голове. Да, это была Ригма. Белоснежная, с широкими золотистыми полосами, она грациозно прыгнула в кусты и легким царственным шагом удалилась в глубь леса вместе с тигренком.
Словно зачарованный смотрел им вслед Калугин, и прозрачная слеза умиления застилала глаза старого тигролова.
…Прошло много зим. Говорят, и поныне живет в заповеднике великолепная тигрица-альбинос по имени Ригма.
— КОНЕЦ —
Автор: Сысоев В. иллюстрации: Павлишин и Бастрыкин
