Страница 7 из 12
Глупые истории
Кувшин
На подоконнике стоял кувшин. В кувшин наливали воду и ставили цветы.
Многое довелось перевидать за свою долгую жизнь кувшину: гостили у него и стройные нарядные тюльпаны, и гордые розы, и мечтательные лилии, и печальные хризантемы, и весёлые, озорные полевые цветы, и даже благородные орхидеи. А если порой кувшин оставался пустым, он часами смотрел на улицу, дожидаясь возвращения домашних, и, когда видел кого-нибудь из них с букетом в руках, чуть не прыгал от радости.
И вот как-то в кувшин поставили белоснежные розы. Прекрасные розы. А сами себе они казались уже до того великолепными, что стоять в невзрачном кувшине считали недостойным своей красоты, и потому сразу же сморщились и постарались как можно сильнее поджать лепестки. Но кувшин не обратил на это никакого внимания, только хитро улыбнулся: знал, похоже, что-то такое, о чём цветы и не догадывались.
Прошла неделя, розы начали увядать, вскоре от их прежней красоты не осталось и следа. Чего только не делали: и воды свежей подливали, и всякие омолаживающие процедуры придумывали — ничего не помогло. Ещё через день розы очутились на помойке.
А кувшин стоял себе спокойно на подоконнике и поджидал в гости новых красавиц.
Певчий человек
Однажды мой папа купил на рынке певчего человека — прямо с клеткой. Дома он поставил клетку на стол. — Ой, какой красивый! — закричал я. Сестрёнка насыпала ему зерна, мама налила воды.
Прошло несколько часов.
— Но почему же он не чирикает? — удивилась мама.
— Да, странно… — задумался отец. — Я же сам слышал, как мило они щебечут на воле…
«Паркер»
Мой «паркер» очень рано выучился писать — намного раньше, чем читать и говорить. Он был весь чёрный, с зелёным, под мрамор, колпачком и страшно гордился своим блестящим золотым пером, из-под которого выходили такие красивые буквы. Почерк у него и в самом деле был прекрасный и постепенно становился всё лучше и лучше.
Но «паркеру» быстро надоело выводить обычные буквы. Почерк его делался всё затейливее, слова обрастали завитушками и внушительными росчерками. Лист бумаги теперь представлялся «паркеру» катком, а сам он себя воображал великим фигуристом. Ему грезились восторг и ликование зрителей, слышались гром аплодисментов и крики «браво!».
И вот захотелось мне как-то написать письмо, а «паркер» так разгулялся, такого накрутил, что прочитать было невозможно. Нахлобучил я на него тогда зелёный колпачок, убрал в красивый кожаный футляр, засунул поглубже в ящик письменного стола и решил:
— Напечатаю-ка я лучше письмо на обычной пишущей машинке!
