Страница 7 из 26
Тёмная Комната (повесть)
— Делать людям нечего! — проходя мимо них, внятно и громко проговорил Гага. — Подыхают от безделья!
Один из них открыл глаз. Я обрадовался: может быть, завяжется драка? Раньше драться я не очень любил, но теперь обрадовался и оживился: побьют нас, выкинут с лестницы и можно будет не идти в тёмную комнату!
Но ребята оказались не из таких!
— А чего делать-то нам? — проговорил самый огромный из них. — Делать-то нечего ведь, сам знаешь!
— Чего в чужой парадной-то сидите?! — резко спросил я, надеясь ещё на спасительную драку. — Своей нет?
— А ты купил, что ли, её?! — проговорил вдруг самый маленький из гостей.
Так! Отлично!
— Купил! Представь себе! — грубо ответил я.
Но гигант, отодвинув маленького, покорно сказал:
— Ну хорошо. Если надо так — мы уйдём! Отовсюду уже выгнали нас, теперь вы гоните!
— Да ладно уж! Оставайтесь! — Мне стало их жалко. Гага открыл уже дверь своей квартиры и ждал меня. Я со вздохом вошёл, и Гага захлопнул за мной дверь на лестницу.
— Не бойся! — проговорил Гага. — Предков нет моих, в гости ушли!
Как будто бы я боялся его предков! Боялся-то я совсем другого… Гага нагнулся и осторожно поднял прислонённое к стенке оконное стекло.
— Второе бери! — показал он.
Я поднял второе стекло.
— Где взял-то? Ведь выходной же сегодня! — спросил я.
— Где, где! — ответил Гага. — У нас в комнате вынул, где же ещё!
— Ну смело, ничего не скажешь! — произнёс я. — Представляю, что твои родители нам устроят, когда вернутся!
— Если только они достанут нас в четвёртом измерении! — усмехнулся Гага.
Я задрожал, чуть не выронил стекло.
— Тук-тук! — бодро проговорил Гага, коснувшись пальцем двери в комнату кочегара. — Можно?! Мы к вам стёкла пришли вставлять!
Из-за двери никто не отвечал. Мне стало почему-то очень страшно.
— Интересно! — Гага потянул дверь, она открылась.
В комнате никого не было. Посреди комнаты стоял шкаф, отодвинутый от стены. Дверь в тёмную комнату была распахнута.
Мы выскочили в коридор.
— Та-ак! — тяжело дыша, проговорил Гага. — Сам, значит, туда ушёл. Испугался, что мы разоблачили его!
— Как… кого мы разоблачили его? — прошептал я.
— Как посланника! — прошептал Гага. — Он, видимо, человек был, но связанный с ними.
— С кем… с ними? — проговорил я.
— Ну, с существами, которые там!
— А… которые там?
— Если бы я знал, я бы не стал этому уделять столько внимания! — проговорил Гага. — Пошли!
Мы снова вошли в комнату. Как-то в ней было тревожно — из-за двери, открытой в темноту!
Мы осторожно, ступая как по льду, подошли к приоткрытой двери. Оттуда веяло холодом и какой-то неземной, абсолютной тишиной.
— «Эники, беники, си, колеса, эники, беники, ба»! — быстро посчитал Гага.
Выпало на меня.
— Ну, я пошёл! — пробормотал я.
— Ага, — Гага кивнул.
Я переступил высокий порог… и очутился в абсолютной темноте. Я надеялся увидеть окно тёмной комнаты — впервые изнутри, а через него и наш двор, но окна никакого не было, было абсолютно темно и тихо. Постояв и послушав, как кровь шелестит в ушах, я поднял руки и осторожно двинулся вперёд. Я шёл медленно, коротким кругообразным движением нащупывая ногой пол впереди. Я двигался довольно долго — и вдруг паника охватила меня. Если бы это была обычная комната — пускай даже и тёмная — я давно должен был упереться рукой в стену, но здесь не было никакой стены! Была бесконечная темнота и тишина! Обычно хоть что-то видишь и слышишь, а здесь не было ничего, только колотилась в голове мысль: «Ну всё! Пропал! Отсюда не возвращаются!» Потом и эта мысль, вильнув хвостиком, исчезла. Не было больше ничего…
Не знаю, сколько времени прошло, пока я пришёл в себя. Я почувствовал, что лежу, подмятая рука затекла. Я поднялся и увидел далеко-далеко светящуюся щель. С колотящимся сердцем я медленно пошёл туда… и вышел в светлую комнату, к Гаге!
— Ну… что ты так долго? — белыми губами проговорил он.
Я ничего не ответил и опустился в кресло.
Потом мы вышли, потом долго вставляли стёкла в комнате кочегара, потом вышли на лестницу. Лестница была абсолютно такая же, и те же оболтусы, что удивительно, так и стояли на площадке второго этажа.
— Ну как делишки? Что новенького? — стараясь говорить бодро, спросил их я.
— Что может быть новенького-то?! — вздохнул громадный.
— Батареи стали холодные! — пожаловался маленький.
— Естественно! — многозначительно глянув на меня, проговорил Гага.
Мы спустились во двор.
— Ну рассказывай! — прошептал Гага.
На следующий день — 3 мая — я сидел дома, никуда не выходил.
— Батареи буквально ледяные! — поёжилась мама. — Что, не топят больше уже?
— Да, говорят, приказ вышел, больше не топить! — сказала бабушка. — И кочегар наш в отпуск уехал, говорят. Чего же топить, раз лето приходит!
За что я бабушку люблю, что всегда всё здраво объяснит, успокоит! Всё просто: никуда кочегар не исчез, а просто уехал. А перед этим тёмную комнату осмотрел, чтоб занять её, скажем, после отпуска! А что я дальней стены долго нащупать не мог… топографический обман — и более ничего! Ведь говорят, что в лесу человек по кругу ходит, и я по кругу ходил. Ну молодец, бабушка моя! Спокойно стало. Всегда она умеет подбодрить. И даже ругает когда, и то слушать приятно, потому что ругает она художественно: «…всё бы тебе шиманайничать да подворашничать! Не голей других ходишь!»
Музыка, а не ругань!
Помню, как поддержала бабушка меня, когда я расстроился из-за того, что нечаянно сжевал билет в баню.
Очень я люблю в баню ходить, но, когда стоял тогда в очереди, задумался и билет свой сжевал. То есть сначала трубочкой его свернул, потом стал откусывать его по кусочку, потом гляжу — только мокрый комочек у меня в руке!
Протянул его банщику при входе:
— Вот, — говорю. Он побагровел:
— За дурака меня принимаешь? Суёшь мне всякую дрянь, голову морочишь! Катись, пока я в милицию тебя не сдал!
— Но покупал же я билет! Вот — кусочек!
— Ладно, подавись своим кусочком! — Он толкнул меня в грудь.
Расстроенный из-за него, но главным образом из-за себя, вернулся я тогда домой, сел. И постепенно всё бабушке рассказал.
— И-и-и, милый! Не расстраивайся ты! Чего в бане хорошего — век не любила! Ты в кино лучше пойди, хорошая, говорят, картина!
— Да я уж деньги истратил все… на банный билет… и не пустили меня.
— А ты к женщине подойди, что на контроле стоит! Хорошая женщина, я с ней говорила вчера. Расскажи ей, что случилось с тобой, может, и пустит!
— А вдруг не пустит?
— А вдруг да пустит?!
Я оделся во всё лучшее, пошёл в кино и так трогательно всё рассказал контролёрше, что она пропустила меня.
— Иди, сердешный! Молодой, а уже такой горемычный! Иди!
Так, благодаря бабушке, день поражения превратился в день первой моей победы, грусть перешла в веселье.
И благодаря ей и теперешний вечер закончился веселее, чем мог бы.
На следующий день в школе Гага был высокомерен и задумчив, ни с кем не разговаривал, даже со мной. Когда Игнатий Михайлович вызвал его, Гага так укоризненно глянул на него, так покорно, но тяжело вздохнул, что Игнатий Михайлович даже растерялся, стал ощупывать свой костюм: нет ли в нём какого дефекта, не сбился ли на сторону галстук?
— Почему ты так смотришь, Смирнов? — проговорил Игнатий Михайлович. — Что-нибудь произошло?
— Да нет, ничего, — тихо произнёс Гага. — Вы хотите, чтобы я отвечал?
— Да, хотелось бы, — пробормотал Игнатий Михайлович.
— Ну хорошо, — Гага пожал плечами. — Что именно вас интересует?
— Урок, — робко проговорил Игнатий Михайлович.
— А-а, урок! — проговорил Гага. — Урока я не знаю.
Он сделал ударение на слове «урок», явно давая понять, что знает зато другое, более важное.
— Да, урок… А ты выучил что-нибудь другое?
— Да ничего я не выучил! — уже почти раздражённо проговорил Гага.
— А почему же у тебя тогда такой многозначительный вид? — усмехнулся Игнатий Михайлович.
— К сожалению, есть вещи, не предназначенные для непосвящённых! — проговорил Гага снисходительно.
Игнатий Михайлович, уже протянувший было руку к журналу, чтобы поставить пару, испуганно отдёрнул руку и посмотрел на Гагу.
— Ты что, сделал какое-то открытие? — спросил Игнатий Михайлович.
— Ну, открытие не открытие… — скромно проговорил Гага.
— И в какой же области… это «не открытие»? Секрет?
— Во-первых, секрет! — строго выговорил Гага. — Ну, во-вторых, эта область в науке точно ещё не обозначена. Может быть, она слегка граничит со спелеологией, может быть, весьма относительно, с географией. Наверняка с астрономией. Возможно, математические парадоксы там тоже присутствуют! — словно сжалившись наконец над математиком Игнатием Михайловичем, добавил Гага.
— А с физкультурой связано?! — пробасил наш двоечник Маслёкин.
— Без физкультуры открытия бы не произошло, — глянув в сторону Маслёкина, ответил Гага.
— Ну, ты просто какой-то Леонардо да Винчи! — проговорил Игнатий Михайлович. — Может быть, и я заодно с тобой в историю попаду? Как учитель, не раскусивший вовремя гения и отвлекающий его от великих открытий приготовлением каких-то уроков?
— Вашей вины тут нет! — скромно проговорил Гага. — Вы же не можете всех видеть насквозь! У нас вон ведь сколько учеников, каждого вы не можете понять, это ясно!
— Ну спасибо, успокоил! — сказал Игнатий Михайлович. — Тогда я, быть может, всё-таки поставлю тебе двойку?
— Разумеется! — проговорил Гага. — Думаю, это ваше право. Даже обязанность! — строго добавил он.
— Ну хорошо, — Игнатий Михайлович вывел в журнале двойку.
Прозвенел звонок.
На перемене Гага держал себя как король в изгнании — скромно, но с достоинством.
— Не будем осуждать недальновидных людей, — снисходительно говорил он. — Откуда же догадаться Игнатию Михайловичу (Гага держался настолько солидно, что даже называл Игнатия Михайловича по имени-отчеству, а не просто Иг, как все мы), с открытием какого масштаба он имеет дело?
— Вообще, зачем ты развыступался-то? — с досадой проговорил я, но нас уже окружили одноклассники.
— Ну, может быть, нам-то ты скажешь, что вы открыли? — спросил Боря Долгов, наш классный вундеркинд и отличник, чья слава, после выступления Гаги, явно зашаталась.
— В учебниках про это нет, — усмехнулся Гага. — А тебя ведь интересует лишь то, что написано в учебниках?
— Ну почему же? — обиделся Долгов. — Мы на каникулах с отцом знаешь какое путешествие совершили? Ни в одном учебнике про такое не прочтёшь и даже, я думаю, ни в одной книге!
— Да что интересного можно открыть в наши-то дни? — пробасил Маслёкин.
— Значит, ничто не интересует тебя? — спросил Гага.
— Почему же ничего? — проговорил Маслёкин. — Джинсы интересуют, как у Пеки, кассетный магнитофон, как у Тохи. Если исправлюсь — батя обещал.
— Но где же вы… открытие-то своё сделали? — продолжал цепляться умный Долгов. — Ведь вы вроде не уезжали никуда, тут были… значит, какой-то близкий предмет? Помню, мне отец говорил, что дом наш ещё при Елизавете Петровне построен, в восемнадцатом веке. Видимо, что-то связанное с историей нашего дома?
Мы вздрогнули. Не зря Долгов отличник — здорово сечёт!
