Страница 6 из 16
Амурские звероловы (Год из жизни Богатыревых) (повесть)
Наташа наблюдала, как появился медведь, как начал поспешно спускаться на землю. Она успела дважды запечатлеть на пленке этот интересный момент, но, когда медведь сполз до половины дерева, вспомнила, что у нее за плечом карабин и что надо стрелять скорее. Ей вдруг стало страшно: а что, если промахнется или только ранит зверя? Тогда медведь набросится на нее. Прижимая к щеке холодный приклад винтовки, она мучительно долго ловила на мушку убойное место зверя. Отдача в плечо от выстрела была столь сильной, что девушка пошатнулась. С ревом укусив себя за бок, медведь разжал лапы и большим черным шаром бухнулся на мерзлую землю, но тут же вскочил и, делая крупные прыжки, помчался прочь.
Засмотревшись на убегающего зверя, Наташа забыла, что в таких случаях следует стрелять вторично.
Медведь убежал недалеко, смертельная рана вскоре сковала его движения, и он ссунулся в снег. Все это видел с вершины дерева Матвей.
— Готов! — крикнул он и начал спускаться. Спрыгнув с последней ветки, он подошел к оцепеневшей Наташе, поздравил с отличным выстрелом и, взяв из ее рук карабин, направился к неподвижно лежащему медведю. Соловьев и Наташа последовали за ним.
— Когда вылезал из дупла, он показался мне медвежонком, а ведь в нем поболее ста килограммов, — заметил Соловьев, переворачивая медведя и рассматривая пулевое ранение в боку.
— Берите пробы, Наташа, да будем накрывать лапником добычу. Шкура по праву принадлежит вам.
Тщательно обложив от зорких вороньих глаз медвежью тушу еловыми ветвями и накормив до отвала собак, которым так и не довелось поработать по опасному зверю, охотники отправились в обратный путь, который теперь всем показался короче.
Бригада была уже в сборе, когда Матвей со спутниками подошел к зимовью. Ждали с нетерпением, всем хотелось узнать, как вела себя на охоте Наташа.
— Можешь, батя, поздравить нашу гостью. Настоящий зверобой: с первой пули — и по месту, — с этими словами Матвей вынул из рюкзака медвежье сердце и большой ком светло-желтого внутреннего сала.
После ужина долго не могли уснуть. Каждый вспоминал случаи на медвежьих охотах. Только Наташе нечего было вспомнить: это была ее первая охота на такого крупного зверя.
С этого дня все прониклись еще большим уважением к мужественной девушке, хотя Наташа не видела в своем поступке никакого геройства. На охоте она испытывала два чувства: большую тревогу за Матвея и жалость к безобидному зверю, так сладко спавшему в своем недоступном убежище и разбуженному людьми.
Мягкое золото
Приближался Новый год. Охотники решили устроить праздничный ужин и угостить Наташу таежными деликатесами. Женское самолюбие не позволяло девушке отстраниться от кулинарных затей, и она задумала приготовить фаршированные блинчики. В канун новогоднего праздника на удлиненном по сему случаю столе, покрытом белой бумагой, стояли миски с холодцом из медвежьих лап и тала из свежемороженых ленков. Загорелые лица собравшихся за столом звероловов светились улыбками, сыпались остроумные шутки, в ответ на которые дружный хохот могучих людей, казалось, раздвинет низкие бревенчатые стены. Все похваливали отварную кабанину, сохатиную колбасу. Наташа впервые ела подобные кушанья. Видя, с каким аппетитом уписывает девушка холодец его приготовления, Иван Тимофеевич с улыбкой погладил бороду.
— Вкусно?
— Очень! Хочу еще себе подложить.
— Первейшая закусь, голубушка, не стесняйся, подкладывай. Медвежьи лапы и на царские столы подавались. Слыхал, что и богдыханы дюже охочи до них были. Я этаким холодцом не раз потчевал больших людей, приезжавших ко мне на охоту. А один откушал студня и говорит: «Вот бы угостить таким блюдом моих приятелей! Нельзя ли, Иван Тимофеевич, как убьешь медведя, послать мне лапы?» Отчего же, говорю, можно. И послал. Приезжает на другой год он ко мне, я и спроси: как медвежий холодец, пришелся вашим по вкусу? «Ох, и было же мне, Иван Тимофеевич, с этими лапами! — отвечает. — Я находился на работе, когда твой сын принес сверток и ушел. Развернула жена бумагу и ахнула. Звонит мне по телефону, голос дрожит: „Тут тебе от Богатырева передали, а что — не пойму, уж больно страшное“. Это медвежьи лапы, — догадался я, — отменный холодец сделаем, гостей удивим. „Нет, милый мой, я их и в руки не возьму, они на человечьи ноги похожи“. Пришлось самому варить холодец…»
Наташа внимательно слушала рассказ и покачивала головой:
— Да, можно представить, как растерялась женщина, получив такой подарок. Ну что ж, а теперь я угощу вас блюдом, которое так любит мой отец. — И с этими словами Наташа взяла с печки сковороду, поставила на стол, сняла с нее эмалированную крышку.
Избушка наполнилась непередаваемо вкусным ароматом. В объемистой сковороде до краев лежали румяные, аппетитные фаршированные блинчики.
— Ай да стряпуха! — воскликнул Иван Тимофеевич. — Такие блины с языком проглотить можно. Матвей! Достань-ка жбанчик. Время, поди, уж к двенадцати. Новый год надо встретить как полагается!
На столе появилась трехлитровая стеклянная банка. Матвей разлил вино по эмалированным кружкам, одну из них протянул Наташе.
— Так много! А я не опьянею? — воскликнула она.
Когда все разобрали кружки, Иван Тимофеевич поднял свою:
— Давайте выпьем за удачную охоту и здоровье нашего охотоведа — Наташи!
Наташа отпила из кружки маленький глоток темно-рубинового, приятно пахнущего вина. Оно оказалось удивительно легким, сладким и душистым. Она снова припала губами к кружке и осушила ее до дна.
— Где вы, Матвей, достали десертное вино? Это, кажется, черный мускат? — спросила Наташа.
— Дело нехитрое. Когда мы приехали в зимовье, виноград кое-где не осыпался. Вот я и собрал его. Добавил сахарку, он сам и забродил. Виноделы сказывают, что из нашего дикого амурского винограда вино лучше, чем из крымского. А вот что за чудо — начинка в блинчиках? Как вам это удалось?
— Не будь у вас мясорубки, конечно, у меня ничего бы не получилось. А фарш, вы знаете, я сделала из рябчиков. В старину такое блюдо называли тертыми рябчиками.
Ужин длился долго. После сытной еды пили чай с лимонником и конфетами, припасенными девушкой. Вечер удался на славу. Наташа с особым удовольствием отметила про себя, как легко и хорошо с этими грубоватыми с виду, но душевными людьми. В ее памяти невольно всплыли званые обеды, где подчас царила или излишняя чопорность, или легкая развязность, граничащая с пошлостью. Здесь же все дышало простотой, скромностью и врожденным тактом, а истинно русское остроумие охотников вызывало у нее порой приступы неистового смеха до слез.
Январь принес устойчивую ясную морозную погоду — самое время промысла пушнины. На снегу все чаще встречались свежие соболиные следы. Интересовали охотников не только соболи, они ловили выдр и норок, колонков и харз. Промысловики расставили около трехсот капканов и несколько десятков кулемок — самодельных деревянных ловушек. У каждого были свои постоянные путики. Осматривать их охотники ходили с дробовиком или винтовками: на случай, если попадет белка, рябчик или крупный зверь. Соловьев тоже насторожил десятка два капканов на соболей вдоль двух ключей. Гейкер охотился преимущественно за белками, а при случае брал соболя «рукавчиком» — ловушкой из рыболовной сетки.
К приезду Наташи Суходольской у охотников накопилось много соболиных и колонковых тушек. Она размораживала их и поочередно обрабатывала, фиксируя пробы в маленьких пробирках и пакетиках. Взвесив и измерив каждую тушку, она привязывала к ней этикетку и аккуратно складывала в фанерный ящик, храбрившийся на морозе. Когда весь материал был обработан, охотовед тоже стала покидать избушку. Сначала она помогала Соловьеву осматривать капканы и заменять в них приманку, а потом напросилась к Ивану Тимофеевичу. Тот согласился и повел ее по своим тропам. Подходя к месту, где был установлен капкан, Богатырев старался издали рассмотреть, цела ли приманка и не засыпано ли снегом спусковое устройство. Даже при безоблачном небе такое могло случиться: полуденный ветер сбрасывал с ветвей кухту, и она падала на землю комьями и рассыпалась крупнозернистым снегом, заваливая ловушки. Приманкой в капкане интересовались многие обитатели леса: ее утаскивали птицы, поедали мелкие грызуны и землеройки. Нередко от их прикосновения ловушка захлопывалась впустую, а бывало, что из капканов и кулемок вынимали вместо пушных зверьков соек и даже сов.
Для осмотра всех своих ловушек Ивану Тимофеевичу требовалось три дня. Разместил он их на трех путиках и возвращался к осмотру каждого через два дня. Как-то Наташа увидела в стороне от тропы кучу еловых ветвей, над которой висела красная тряпочка.
— Это вы, наверное, кабана так укрыли? — спросила Наташа. — А лоскутик зачем повесили?
— Красного цвета все звери боятся, — объяснил Богатырев.
Наташа усмехнулась:
— Долго думали, что и быков раздражают красные плащи тореро, а потом узнали, что бык совсем не различает красного цвета, его приводит в ярость колебание плаща. Может, и у зверей так?
Они подошли к вывороченному ветром кедру. В его корнях стоял капкан. Заструганная палочка, прикрепленная к нему, сдвинулась. Значит, кто-то попался. Богатырев приблизился к выворотню и, потянув за проволоку, извлек замерзшего соболя. Освободив добычу из стальных дужек, Иван Тимофеевич передал ее Наташе, а сам достал из кожаного мешочка свежий кусочек мяса, снова насторожил ловушку и поставил ее на прежнее место. Пышная шерстка на мертвом собольке жила и переливалась смолистыми темно-коричневыми оттенками. Почти не ощущая нежных густых волосков, девушка гладила шелковистый мех с редкими сединками, словно усыпанный изморозью, любовалась им.
Так шли они от капкана к капкану, пока не закончилась тропа.
— Теперь можно и чайку испить. Давай спустимся в ключик. Здесь есть пропарины, а то чай из снега невкусный, — предложил Богатырев.
Развести огонь для него было делом одной минуты. Воткнув наклонно над костром вырезанную ореховую палку, он навесил котелок, наполненный чистой ключевой водой, смахнул с валежины снег и, устроившись на ней, словно на лавке, достал из рюкзака хлеб и вареный свиной окорок.
— Тут до нас завтракал изюбр. Видишь, кору с ильма обглодал, а вот белка кормилась, пустую шишку бросила. Теперь мы с тобой подкрепимся. Проголодалась? Смотрю я на тебя и думаю: моих девок в лес на веревке не затянешь — в город рвутся, а ты — городская, по своей воле в лес пошла. Что тебе в нем проку, да и, поди, стеснительно среди мужиков?
— Вы мне, Иван Тимофеевич, как отец, я вас не стесняюсь. А в лес я пришла по воле сердца. С детства полюбила животных. Теперь хочу изучить их жизнь, повадки, а потом написать книгу. Вот вы ходите за соболем, чтобы добыть зверька и снять с него шкурку, а я иду и измеряю, сколько он прошел за ночь, что съел, чем интересовался.
В котелке закипела вода. Наполнив большие кружки душистым чаем, путники принялись за еду. Согревшись и отдохнув, они тронулись в обратный путь, не ведая, что их уже поджидает в зимовье Перекатов.
