Страница 7 из 21
Папа и море (сказка-повесть)
— Привет! — сказала мама. — Где папа?
— Он наверху, зажигает маяк, — ответил Муми-тролль. — Он не разрешил мне пойти с ним. Он там уже страшно долго.
Пустое птичье гнездо стояло на комоде. Складывая дрова рядами под очагом, мама все насвистывала. Ветер уже стих, солнце заглянуло в окно на западе и отбросило багряные лучи на пол и на белые стены.
Когда огонь загорелся в очаге, сквозь дверную щель прокралась малышка Мю и, как кошка, прыгнула к окну. Прижав мордочку к стеклу, она стала строить безобразные гримасы ласточкам.
Внезапно с грохотом распахнулся люк в потолке, и папа Муми-тролля спустился по железной стремянке.
— Хорошо горит? — спросила мама. — Какие удобные кровати ты смастерил! Я думаю, бочка пригодится, чтобы солить рыбу. Мне жаль держать ее только для дождевой воды.
Папа подошел к окну, выходящему на юг, и выглянул наружу. Мама быстро посмотрела на него снизу вверх. Да, так и есть: хвост совершенно одеревенел, а кисточка раздраженно качается. Подложив побольше дров, она открыла баночку с селедкой. Папа выпил чай, не произнося ни слова. Убрав со стола, мама поставила штормовой фонарь и сказала:
— Я как-то слышала, что такие маяки горят с помощью газа. Когда газ кончается, их совершенно невозможно зажечь.
— Там есть баллоны с газом, — мрачно сказал папа. — В башне их полным-полно. Но их никак не смонтировать.
— Может, не хватает какою-то винтика, — предположила мама. — Я лично никогда не доверяла газу. Он опасен и неприятен. Я думаю, тебе надо бросить все эти хлопоты, а не то мы можем взлететь на воздух.
Папа встал из-за стола и закричал:
— Ты что, не понимаешь? Ведь я теперь Смотритель маяка! Маяк должен гореть! Вся идея — в этом! Ты думаешь, можно жить в маяке, который не горит?! А что будет со всеми судами и лодками, которые плывут по морю в темноте и могут в любую минуту пойти ко дну и утонуть прямо у нас на глазах…
— Это верно, — согласилась малышка Мю. — А утром весь берег будет усеян тонущими филифьонками, мюмлами, хомсами… и все они одинаково бледные и зеленые от водорослей…
— Не дури, — сказала мама. И повернувшись к папе, добавила: — Если тебе не удастся зажечь маяк сегодня вечером, ты сделаешь это завтра. Или в другой день. А если маяк вообще не загорится, мы повесим в окне фонарь на случай дурной погоды. Всегда найдется кто-нибудь, кто увидит лампу и поймет, что здесь надо держать ухо востро, если хочешь плыть дальше. Ну а если отвлечься от этого, то я все думаю, не надо ли нам поднять кровати наверх, пока не стемнело. Я не очень-то полагаюсь на эту скрипучую лестницу.
— Я сам принесу их, собственноручно, — пообещал папа и снял шляпу с гвоздя.
На маячной горе было почти темно. Папа тихо стоял, глядя на море, и думал: «Сейчас она зажигает наверху фонарь. Она подкручивает пламя, глядя на него некоторое время, так, как всегда. У нас есть целый бидон керосина…»
Все птицы уже спали. Скалистые островки на западе казались черными на фоне неба. Солнце село. На одном островке был навигационный знак, а может, это просто груда камней. Папа поднял одну кровать и застыл, прислушиваясь.
Издалека донесся слабый стонущий вой, необычный одинокий звук, не похожий ни на какие другие звуки, которые папе приходилось слышать. Звук невероятного одиночества пронесся над водой. В какой-то миг папе показалось, что гора задрожала под его лапами. И снова все стихло.
Он подумал, что это, должно быть, птица. Только они могут так удивительно кричать. Он поднял на спину кровать, хорошую, крепкую кровать, без всяких изъянов. Однако кровать Смотрителя маяка наверху, в башне, — его собственная, никто другой не должен спать в ней.
Папе снилось, что он бежит вверх по бесконечной лестнице. Темнота вокруг полна хлопающих крыльев, бесшумно летающих птиц, лестница трещит и подгибается под его шагами. Она громко стонет, а ему надо спешить, ужасно спешить. Ему надо подняться наверх и зажечь маяк, пока еще не очень поздно; необычайно важно заставить маяк гореть. Лестница становится все уже и уже, теперь она гремит, как железо, под его лапами, и вот он уже наверху, рядом с фонарем, ожидавшим его в круглом футляре из стекла.
Сон развертывался медленно, папа пробирался ощупью вдоль стен, он искал спички. Большие изогнутые диски из цветного стекла закрывали ему путь и отражали море за окнами маяка, красное стекло окрашивало волны в красный, как огонь, цвет, а сквозь зеленое стекло море становилось изумрудным, холодным и отдаленным, место которому было, быть может, где-то на луне или вообще не было на свете. Теперь надо было очень спешить, но у папы пошло все медленнее и медленнее. Он спотыкался о баллоны с газом, валявшиеся на полу, они накатывались, как волны, а птицы прилетали снова и снова и бились крыльями о стекло. Все мешало ему зажечь маяк. Папа громко кричал от ужаса, а цветное стекло лопалось и разлеталось на множество светящихся осколков. Море поднималось над крышей маяка, и папа падал все ниже и ниже… А потом проснулся где-то далеко на полу — голова его была закутана в одеяло.
— Что случилось? — спросила мама Муми-тролля.
Комната со своими четырьмя окнами на глади ночи казалась спокойной и голубой.
— Мне снился сон, — сказал папа. — Это было ужасно.
Мама поднялась и подбросила несколько сухих щепок на угли в очаге. Щепки загорелись, и теплое золотистое пламя затрепетало в темноте.
— Я дам тебе бутерброд, — сказала она. — Здесь ведь совершенно новое место.
Папа сидел на краю кровати и, пока страх не исчез, ел бутерброд.
— Я не думаю, что виновата комната, — сказал он. — Виновата кровать, это она навевает жуткие сны. Я смастерю новую.
— Я тоже так думаю, — сказала мама. — Ты заметил, что здесь чего-то не хватает? Не слышно леса.
Папа прислушался. Они слышали, как море бормочет вокруг острова, и вспоминали, как обычно по ночам шумели лесные деревья у них дома.
— Вообще-то звуки довольно приятные, — сказала мама, натягивая на уши одеяло, — но другие. Теперь, надеюсь, тебе ничего ужасного не приснится?
— Едва ли, — ответил папа. — Обычно очень полезно съесть ночью бутерброд.
Третья глава
Западный ветер
Муми-тролль и малышка Мю лежали на животах, грелись на солнце и смотрели в чащу низкоствольника. Лес был невысокий и запутанный; там росли низенькие недобрые ели и совсем маленькие карликовые березки, которым пришлось всю свою жизнь сражаться с бурями. Теперь они тесно прижимались друг к другу, чтобы защитить одна другую; вершины их перестали расти, но ветки крепко вцепились в землю там, где добрались до нее.
— Подумать только, и как только они смеют быть такими злюками! — восхищенно сказала малышка Мю.
Муми-тролль заглянул под плотную завесу борющихся деревьев, туда, где стволы изгибались и вились, как змеи. По земле стелился ковер из ползущих еловых веток и бурой хвои, а над ним он видел пещеры и гроты, сотканные из тьмы.
— Посмотри, — сказал он. — Эта ель держит в объятиях маленькую березку, чтобы спасти ее.
— Это ты так думаешь, — мрачно сказала Мю. — А я думаю, ель просто крепко держит ее и не выпускает. Этот лес как раз такой — он крепко держит и не выпускает… Меня не удивит, если там, в лесной чаще, кого-то держат вот так!
Она обвила рукой затылок Муми-тролля и зажмурилась.
— Отстань! — закричал, вырываясь, Муми-тролль. — Думаешь, это правда? Думаешь, там, в лесной чаще, кто-то есть?..
— Ты ведь считаешь, что ты за все в ответе, — презрительно сказала Мю.
— Конечно нет! — воскликнул Муми-тролль. — Я ведь просто сразу вижу, что этот кто-то там сидит!.. И никогда не знаю, говорят ли со мной серьезно или шутят. Ты это серьезно? Там кто-то есть?
Малышка Мю засмеялась и встала.
— Не будь дураком! — сказала она. — Пока! Привет! Сбегаю-ка я на мыс и погляжу на Растеряху. Он меня очень интересует.
Когда Мю исчезла, Муми-тролль подполз ближе к лесу и стал глядеть на него, не спуская глаз. Сердце его колотилось. Море спокойно шумело, а солнце грело спину.
«Ясно, что там никого нет, — сердито думал Муми-тролль. — Она это придумала. Я ведь знаю, что она всегда придумывает разные страсти и заставляет меня в них верить. В следующий раз придумаю я! Ха! „Не будь дураком!“ Воображала! И как бы мимоходом…
Этот лес не опасный, он — испуганный. Каждое дерево отклоняется, словно пытаясь вырвать свои корни и удрать. Сразу видно».
И по-прежнему раздосадованный Муми-тролль полез прямо в низкоствольник.
Солнечный свет исчез, стало холодно. Ветки царапали ему уши, а еловые иголки кололись, гнилые сучья хрустели под его лапами; в лесу пахло погребом и мертвыми растениями. И было тихо, совсем тихо, шум моря исчез. Муми-троллю казалось, будто он слышит, как кто-то дышит в лесной чаще. Охваченный паникой, он вдруг ощутил вкус чернил, ему почудилось, будто он заперт среди ветвей и они крепко держат его. Ему хотелось лишь одного: снова очутиться на солнце, быстро, сейчас же… Но он подумал: «Нет! Если я теперь вернусь, я никогда больше не рискну войти в чащу. Я прохожу там, снаружи, всю свою жизнь, буду смотреть на лес и думать: „Я не смею“. Малышка Мю испугала меня. Я пойду к ней и скажу: „Кстати, в этом низкоствольнике вообще никого нет. Я посмотрел. Ты обманываешь!“»
Муми-тролль фыркнул и пополз дальше среди робких, не уверенных в себе деревьев. Порой раздавался треск, и какой-нибудь ствол обрушивался в мягкую, цвета бурого бархата кашу гнили. Земля была мягкая и гладкая, как шелк, покрытая миллионами мертвых хвоинок.
