Страница 2 из 12
Домовёнок Кузька (повесть-сказка)
Дом заходил ходуном. Ухваты упали. Чугуны брякнули.
Мыши юркнули кто куда. Дверь настежь, и в избу влетела Баба-Яга. Ступу — к порогу, сама — на печь. Лешик едва успел спрятать Кузьку в большой чугун, накрыл сковородкой и сам уселся сверху.
— Незваные гости глодают кости, — ворчит Яга на Лешика. — А у меня и от гостей одни косточки остаются. Ну, чего пожаловал?
— Здравствуй, Бабушка-Яга! — поклонился Лешик, сидя на сковородке.
— Непрошеный гость, а ещё кланяется, вежливостью хвалится! — ворчит Баба-Яга. — А сам на чугуне расселся. Лавок тебе мало? Ещё и сковородку подложил. Для мягкости, что ли?
— Повидаться пришёл, — говорит Лешик. — Ты ведь мне бабушка, хотя и троюродная. Летаешь высоко, смотришь далеко. Кругом бывала, много видала.
— Где была, там меня уже нету, — перебила Баба-Яга. — Чего видала — не скажу.
— Я только в лесу бывал, деревья видал, — вздохнул Лешик. — А не попадалась ли тебе маленькая деревенька над небольшой речкой?
— Смотри сам не попадись мне на обед или на ужин! — ворчит Яга.
— Меня есть нельзя. За это тебе в лесу житья не будет, дедушка Диадох палкой наподдаст!
— Не бойся, не трону. Проку от тебя, от тощего комара! Не люблю я вас, леших, терплю только. В вашем лесу живу, куда деться?
— А домовых любишь? — спросил Лешик. — Маленьких домовят? Домовые ведь, как и ты, в дому живут.
— Неужто нет? — отвечает Баба-Яга. — Ещё как люблю! Толстенькие они, мяконькие, как ватрушки!
Кузька в чугуне испуганно потрогал себя и приуныл. Он был довольно упитанный.
— Бабушка-Яга! — испугался Лешик. — Домовые — тоже твоя родня. Разве родных можно есть?
— Неужто нет? — говорит Баба-Яга. — Поедом едят! Домовые мне кто? Седьмая вода на киселе. С киселём их и едят. — Яга свесилась с печи, в упор глядит на Лешика: — Погоди-ка! Бегает тут по лесу один лохматенький, на ногах корзинки, на рубахе картинки. Так где он, говоришь?
Тихо стало в доме, только мухи жужжат. И надо же! Одна мышь лучше места не нашла, чем в чугуне, рядом с домовёнком. Поначалу сидела смирно. А тут хвостом махнула, пыль подняла, — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Кузька терпел, терпел — да так чихнул, что сковородка слетела с чугуна вместе с Лешиком. Баба-Яга как закричит страшным голосом:
— Кто в чугуне чихает?!
И тут громко постучали в стену. Друзья вон из дома; не помнят, как и выскочили. Первый же встречный куст загородил их ветками. Баба-Яга кричит с порога: «Улю-лю! Догоню! Поймаю!», принюхивается, озирается. Да разве сыщешь лешего в родном лесу! Одни поганки белеют на поляне да дятел стучит в стену дома.
Яга закричала на дятла:
— Чего избу долбишь? Кыш отсюда! Не видел, куда побежали?
— К деду Диадоху, на тебя жаловаться!
— Я ж их не съела! Чего попусту жаловаться? Съела бы, тогда и жалуйтесь кому хотите. Да пропади они пропадом! — Яга зевнула во весь огромный рот и ушла в избу. Вскоре по лесу разнёсся её могучий храп.
Лешик с Кузькой направились к мутной лесной речке.
Дом для хорошего настроения
В мутной воде у берега плавало корыто. Обыкновенное деревянное корыто.
— Собственный корабль Бабы-Яги! — зевнув, сказал Лешик.
Ну и ну! Летает в ступе и на метле, плавает в корыте. Потому, наверное, и в доме у Яги беспорядок. Кузька пожалел корыто. Дитя в нём не искупают, бельё не постирают. Свинья из него не похлебает, телята с ягнятами не попьют. Кот сторожит дом вместо собаки, корыто мокнет в Мутной речке да возит на себе Бабу-Ягу. Ну и жизнь!
Тут корыто уткнулось в берег, прямо под ноги: садитесь, мол.
— Корабль! А кто не знает, корытом называет, — сказал Лешик. — Плыви куда знаешь!
И корыто поплыло не вниз, а вверх по Мутной речке, против её течения.
Вдруг зазвенели, забренчали бубенчики. До того весело, что не устоять, не усидеть, не улежать! Корабль Бабы-Яги со всего маху причалил к берегу возле моста.
Ну и мост! Перила точёные, доски золочёные, прибиты серебряными гвоздочками, на каждом гвоздочке — бубенчик.
Посреди лужайки — дом. Не курная изба, не на курьих ножках. Из трубы завитушками бежит дымок. Чем-то особенным повеяло, необыкновенным. Праздником повеяло деревенским!
— Кто с нами, кто с нами петь и плясать? — заголосил Кузька и помчался к дому, да не по простой, а по ковровой дорожке, с вытканными на ней розовыми букетами и розовыми бутонами.
— Сразу бы нам сюда! — сказал Лешик. — Такой дом и в зимней спячке не приснится. Это у Бабы-Яги для хорошего настроения. Здесь она всегда добрая.
Ещё бы не быть доброй в этаком доме! Крыша из коврижек и коржиков, ставни вафельные, окна леденцовые, вместо порога — пирог.
— А вдруг вернётся Яга, увидит меня и съест до крошечки? — Кузька вспомнил, до чего страшна была Баба-Яга.
— Нет, — сказал Лешик. — В этом доме она никого не тронет.
Скрипнула дверь. Кузька испуганно поглядел на крыльцо. И увидел толстого пушистого кота. Сидит и умывает лапкой чистенькую мордочку.
— Гостей намывает! Кого бы это? Батюшки-светы, он нас намыл! Мы гости! — сообразил Кузька — и в дом. Лешик следом за ним.
А в доме будто ждут гостей — званых, незваных, прошеных, непрошеных. На столе узорная скатерть, кувшины, корчаги, кринки, миски, плошки, чашки, блюда, самовар на подносе.
— Хороший тут домовой хозяйничает, да небось не один! — обрадовался Кузька. — Эй, хозяева дорогие! Где вы? Я пришёл!
Но не нашлось домовых ни на чердаке, ни в чуланах, ни в кладовых, ни в подвалах. Никто не отзывался на самые ласковые приветы и просьбы.
Вдруг Кузька увидел, что из самовара идёт пар, а из печи сами прыгают на стол пышки, ватрушки, лепёшки, блины, оладушки. В кувшинах, в кринках оказались молоко, мёд, сметана, варенья, соленья, кислый квас.
