Страница 11 из 13
Нос королевы (сказка Дика Кинга-Смита)
ГЛАВА 9
Хорошие новости, плохие новости
Если бы Хармони не потеряла сознание, она, конечно, сразу поняла бы, что магия носа королевы на этот раз оказалась чёрной, это была злая сила.
Анита пропала, «Ледокол» — покорёженная развалина, сама она отброшена в канаву, как потрёпанная кукла, а электронные часы разбиты на сломанном запястье. В больнице врачам пришлось немало потрудиться: у неё был также перелом бедра, нескольких рёбер и ключицы, не говоря уже о многочисленных порезах и кровоподтёках.
Поначалу всё казалось одним нескончаемым сном, с незнакомыми голосами, незнакомыми запахами и непреходящей болью. Иногда сон был не таким уж плохим, просто смутная мешанина из пятнистых кроликов и щенков с блестящей чёрной шерстью. Но бывал и кошмар, всегда один и тот же. 
Вниз по длинной дороге прямо на неё катился гигантский пятидесятипенсовик, колесо-монстр, высотой с дом; катилось оно с жутким клацаньем, переваливаясь с грани на грань. А Хармони не могла двинуться и со страхом осознавала, что тот край, на который указывает огромный нос огромной королевы, вот-вот раздавит её. И тогда от ужаса она кричала.
Настал день, когда Хармони пришла в сознание, когда поняла, где находится, что произошло и почему она в бинтах и пластырях, а нога её подвешена на какой-то странной штуковине. В тот день около её кровати собралась вся семья.
Мелоди вернулась из Америки на пару дней раньше. Мистер Паркер попросил отпустить его с работы. Миссис Паркер всё время находилась около своей младшей дочери.
Хармони посмотрела по очереди на каждого из них, и на сей раз она видела не тщеславную Сиамскую Кошку, не напыщенного Морского Льва и суетливую Зобастую Голубку. Она видела трёх взволнованных близких людей, смотрящих на неё с тревогой и любовью. Она расплакалась.
— Не тревожься, Харм. Твой кролик в порядке. Этот смешной маленький молочник с писклявым голосом нашёл его в соседнем саду. Я присматриваю за Анитой, и она чувствует себя отлично.
— Не тревожься, Хармони. Мы купим тебе новый велосипед и новые часы.
— Не тревожься, родная, на этот раз я твои джинсы не выкинула, только постирала. И я осмотрела карманы. Твой драгоценный старый пятидесятипенсовик лежит в копилке.
Настало время уходить. Миссис Паркер немного задержалась, когда другие вышли.
— Постарайся отдохнуть, — ласково улыбнулась она. — Теперь всё будет хорошо.
— У меня были ужасные сны, мама.
— Знаю, милая. Ты кричала.
— Что я кричала?
— Что-то вроде «королева знает» [В английском слова «нос» (nose) и «знает» (knows) созвучны.], но какая королева и что она должна знать, я не представляю. Да и ты, наверное, тоже.
— Мама…
— Да, милая?
— А как же школа?
— О, думаю, этот семестр тебе придётся пропустить.
«Королева прекрасно всё знает, она выполнила шестое желание, — подумала Хармони. — Бьюсь об заклад, если бы я могла вынуть сейчас монету из копилки, королева бы вовсю усмехалась, потому что и щенка-то у меня нет… С седьмым желанием придётся пока подождать».
Похоже, что Рэксу Рафу Монти нравилось в больнице. Когда при столкновении сорвало багажник, Рэкс Раф Монти чудом остался цел и невредим. Миссис Паркер посадила его на прикроватную тумбочку, и всё это время он ждал, когда Хармони придёт в себя. Теперь, конечно, пёс занял место на подушке, у изголовья, и палатная сестра (вылитый Жесткошёрстный Фокстерьер, как сразу отметила Хармони) поместила над кроватью рядом с карточкой, на которой было написано «Хармони Паркер», ещё одну — «Р. Р. Монти». Когда наступало время пить чай, ему всегда приносили сладкий бисквит, который зря не пропадал.
Поначалу Хармони как человеку, который предпочитает большей частью одиночество, не очень нравилось находиться в окружении такого количества пациентов и медперсонала. Здесь невозможно было уединиться. Но Хармони преодолела это неудобство своим обычным методом — она забавлялась, превращая людей в животных.
Кроме медсестры, была ещё няня, пучеглазая и с очень приплюснутым носом (Мопс); ночная сиделка в больших очках, тихо передвигающаяся по тёмной палате, её форменная одежда, казалось, меняла цвет, когда она проходила через маленькие лужицы света (конечно, Хамелеон); парочка стажёров, которые стремительно носились по коридорам больницы, при этом безостановочно болтая с пациентами и друг с другом (Волнистые Попугайчики).
А ещё были два доктора. Хармони их часто видела. Один ей представлялся очень важным, потому что Жесткошёрстный Фокстерьер и Мопс бросались ему навстречу, как только он появлялся. Но доктор вёл себя просто. Тихий, маленький, рыжеватый, быстрый — ну просто вылитый Хорёк. Другой был моложе, в отличие от Хорька, уж совсем рыжий, с очень громким и резким голосом (Обезьяна-Ревун).
И, конечно, во всём детском отделении лечилось много маленьких животных, которые повредили свои крылышки, или лапки, или клювики, упав с деревьев, или угодив в какие-нибудь ямы, или неосторожно перебегая дорогу. Так что Хармони смогла заполнить своими рисунками целый альбом, пока лежала и выздоравливала.
Наконец наступил день, когда Хармони перешла с коляски на костыли и Хорёк сказал, что можно отправляться домой. Что это был за день!
На ланч были и рыбные палочки, и тушёная баночная фасоль, и чипсы с кетчупом, а Голубка порхала вокруг неё, стараясь угадать любое желание дочери.
Сиамка приветливо мурлыкала, а потом сбегала в курятник и принесла Аниту, которая, как показалось Хармони, немного подросла.
А вечером, когда Морской Лев вернулся с работы, он помог Хармони дойти до гаража. Там, сверкающий тёмной синевой и хромированными деталями, без единого пятнышка, с белой окантовкой шин стоял «Ледокол»!
— Он выглядит так, будто на нём никто никогда не ездил, — медленно произнесла изумлённая Хармони.
Морской Лев весело рявкнул:
— Так и есть. Вот что значит быть знаменитостью. Когда управляющий магазина, где продают велосипеды, узнал, что ты попала в аварию и что тот знаменитый десятитысячный велосипед разбит, он решил отхватить себе ещё один лакомый кусок рекламы и убедил предпринимателей дать тебе новый «Ледокол». Теперь они в любой день могут опять нагрянуть со съёмкой. Ты, должно быть, единственная в мире девочка, которой достались два новёхоньких велосипеда.
— Я, должно быть, единственная в мире девочка, которой досталась волшебная монета в пятьдесят пенсов тысяча девятьсот семьдесят третьего года, — сказала Хармони Рэксу Рафу Монти в тот вечер, когда они лежали в привычной кровати в своей комнате и следили, как луна пробирается сквозь чёрные ветки яблони. — И её волшебная сила ещё не иссякла. Дома все так добры ко мне, даже Сиси-дурочка, и я начинаю по-настоящему верить, что они, может, и не будут против того, чтобы у меня был щенок.
Вернувшись из больницы, Хармони сразу же переместила монету из брюшка поросёнка опять в свой карман и теперь, выбравшись из кровати, достала пятидесятипенсовик. Она повернула лицо королевы к лунному свету. Хармони помнила, что оно выглядело очень печальным вечером накануне аварии. Теперь у него было странное и таинственное выражение, не то чтобы коварное, а скорее… Хармони старалась подобрать подходящее слово… скорее… проницательное, да, именно проницательное.
— Интересно, — сказала Хармони королеве, — действительно ли ты уже знаешь, каким будет моё седьмое желание? Я бы не удивилась. Ну а если и не знаешь, то завтра узнаешь.
Она спрятала монету, забралась под одеяло, устроила как следует Рэкса Рафа Монти и заснула.
Когда на следующий день туманным осенним утром она проснулась, то не сразу сообразила, где находится, и в первое мгновение, оглядевшись, подумала — куда делись животные-детёныши из больничной палаты? Но тут же, конечно, появилась До Меня Дошло гримаса, за которой быстро последовала Глуповато-Счастливая.
Хармони села на кровати и выглянула в окно. На дороге она увидела почтальона-Кенгуру, прыгающего от дома к дому. «Остановится он у нашего? — подумала она. — Впрочем, какая разница? Главное, что я дома, чувствую себя в сто раз лучше и сегодня собираюсь использовать моё седьмое желание и стать счастливой обладательницей замечательного, с блестящей чёрной шерстью щенка лабрадора! Так что мне всё равно, есть ли у Кенгуру что-нибудь для нас в его сумке или нет. Это не важно».
Но оказалось, что есть, и очень важное.
Хармони спустилась вниз к завтраку, осторожно, пользуясь теперь только клюшкой, и сразу поняла, что случилось что-то ужасное. Морской Лев сидел за столом один — была суббота, так что ему не надо было заниматься «балансированием» в Сити, — в руках он держал письмо. Его свисающие усы, казалось, поникли ещё больше, а в глазах застыла печаль.
— Что это за письмо? — спросила Хармони.
— О Джинджере, — сказал Морской Лев и провёл ластом по своей лысой макушке.
— О дяде Джинджере? — переспросила Хармони тихо. — Почему о нём? Почему он не мог написать письмо сам?
— Он болен.
— Очень болен?
— Очень.
За последние недели взгляд Хармони на её семью изменился. Может быть, это было связано с аварией или, возможно, нос королевы как-то повлиял. А может быть, Хармони просто повзрослела. Раньше ей казалось, что отец — это человек, который не испытывает никаких эмоций, но теперь она понимала, что он просто не склонен их проявлять. И когда с ней случилось несчастье, он очень переживал за неё. И сейчас было очевидно, как он переживает за брата, хотя они такие разные.
Хармони положила руку ему на плечо:
— Папа?
— М-м.
— Что… Дядя Джинджер умирает?
Пару минут мистер Паркер не отвечал. Одной рукой он постукивал по письму, написанному на пишущей машинке, другой рассеянно поглаживал руку Хармони.
— Это письмо, — сказал он наконец, — от доктора, который лечит его в госпитале в Бенгалии. У дяди Джинджера ужасная болезнь, она называется черноводная лихорадка. Похоже, надежды очень мало.
— Как мы узнаем, если…
— Они пишут, что известят нас телеграммой.
«О Кенгуру! — подумала Хармони. — Я была по-дурацки счастлива, когда наблюдала за тобой сегодня утром, не заботясь, подойдёшь ли ты к нашему дому. А теперь…»
— Есть хоть какой-нибудь шанс, что ему станет лучше, папа?
Морской Лев медленно покачал головой. Он поднял письмо и прочёл:
— «…Думаю, следует сообщить вам, что, по моему мнению, вашему брату осталось жить всего несколько дней. Лишь благодаря своему удивительно крепкому организму он ещё держится, но, признаться, спасти его может только чудо…»
Он поднялся из-за стола и пошёл, тяжело ступая, сообщить печальную новость Голубке и Сиамке.
Сердце Хармони бешено колотилось.
«Только чудо!» Она схватила конверт и всмотрелась в почтовый штемпель. Письмо было отправлено неделю назад. Только бы успеть!
Она сунула руку в карман.
