Страница 18 из 50
Пока она терла щеку, послышался голос миссис Винси: она извинялась, что Пэнси нынче опять закапризничала и она из-за этого не успела вернуться раньше помочь Уне процедить и слить молоко.
– Ничего, – отвечала Уна, – немного подождать не вредно. Это что там, старушка Пэнси топочет по нижнему лугу?
– Нет, – сказала миссис Винси, прислушиваясь. – Больше похоже на коня, скачущего по лесу небыстрым галопом. Но там нет никакой дороги. Ага, это, наверное, один из Глисоновых жеребят вырвался за ограду. Проводить вас домой, мисс Уна?
– Спасибо, не стоит. Что мне сделается? – сказала Уна и, спрятав свою скамеечку за ствол дуба, быстро зашагала домой сквозь проходы, которые старик Хобден нарочно оставлял для нее в зеленых изгородях.
По пути в Брукленд
Немало успел повидать я на свете —
И вновь я дурак дураком:
В лесу на дороге я девушку встретил,
В Брукленд идя прямиком.
Цветут огоньки лесные —
Да некому оборвать.
Навеки одна мне отныне нужна,
И век мне о ней тосковать!
В ту ночь было душно, спирало дыханье,
Зарницы сверкали вдали,
И странное шло колдовское сиянье
Откуда-то из-под земли.
Лишь раз улыбнулась, лишь раз оглянулась
И молча ушла она прочь.
Но сердце в груди моей перевернулось
И ум помутился в ту ночь.
Зачем, о зачем бередишь ты мне душу,
Веселый венчальный звон?
Скорее утопленник выйдет на сушу,
Чем буду я обручен!
Скорей уродится ячмень и пшеница
На пашнях морского царя,
Чем на другой соглашусь я жениться
И встану у алтаря!
Скорее уйдут под волну приливную
Холмы со стадами овец,
Чем я позабуду свою дорогую,
С другою пойду под венец!
Хочу одного я: дорогой лесною
Под ливнем брести напрямик
И ту, что в ночи повстречалась со мною,
Увидеть еще хоть на миг.
Цветут огоньки ночные —
Не тронуть, не оборвать.
Навеки одна мне отныне нужна,
И век мне о ней тосковать!
Нож и кремень
Прогулка по холмам
Прибрежные наши холмы-исполины
Стократ мне милей, чем леса и долины.
Не раз я проехал, не раз проскакал
С восточного мыса до западных скал.
Вон там, на востоке, пустынные кручи —
От века ласкает их ветер могучий.
А там, на утесе, старинный маяк —
Столетьями шлет он сигналы во мрак.
Зеленые склоны, соленые дали —
Немало они парусов повидали.
А вон в котловине пастуший костер:
Овец там пасут с незапамятных пор.
Прошедших времен имена и прозванья,
Ушедших племен вековые преданья…
Как небо и ветер, как твердь и вода,
Холмы эти в Англии были всегда!
Тенисты леса, плодородны долины —
И все же милей мне холмы-исполины.
В августе детей отправили к морю. На целый месяц они поселились в тридцати милях от дома, в небольшой, сложенной из песчаника деревушке среди каменистых, обветренных прибрежных холмов.
Они подружились со старым пастухом, по имени мистер Дудни, который знал их отца еще мальчиком. Выговор у него был не такой, как в их краях, и некоторые вещи он называл совсем иначе; но он всегда понимал, чего им хочется, и позволял им ходить за собой повсюду. Жил он в крошечном домике в полумиле от деревни; там, в тепле у очага, который топили углем, его жена выхаживала больных ягнят и варила тимьяновый мед, а Старый Джим, отец молодого пса, что пас теперь овец вместе с мистером Дудни, лежал, вытянувшись, у входа. Дети приносили Старому Джиму говяжьи кости (овчаркам никогда не дают баранину), и если мистер Дудни был со стадом далеко от дома, хозяйка посылала Джима проводить их.
Однажды после полудня, когда по деревенской улице прогромыхал водовоз и вокруг запахло как-то по-городскому, Дан и Уна отправились, как обычно, на поиски мистера Дудни. Дома его не оказалось, и Старый Джим, перевалившись через порог, затрусил по гребню холма, показывая дорогу. Солнце палило вовсю, сухая трава скользила под ногами, и было видно далеко-далеко вокруг.
– Прямо как посреди моря, – сказала Уна, когда Старый Джим остановился передохнуть в тени каменного амбара, одиноко возвышавшегося на ровной площадке. – Идешь, идешь… и все время видишь, куда идешь, а кругом – пустота.
Дан сбросил башмаки.
– Приедем домой, – проворчал он, – первым делом убегу в лес и буду сидеть там весь день.
– Гав! – сказал Старый Джим, показывая, что готов идти дальше, и повел их наискосок через пологий травянистый склон. Но вскоре он опять остановился, выпрашивая косточку.
– Нет, погоди! – сказал Дан. – Где мистер Дудни? Где твой хозяин?
Джим сделал вид, что не понял, чего еще от него хотят, и снова потребовал угощения.
– Не давай ему! – воскликнула Уна. – А то останемся тут… как вопиющие в пустыне.
– Ну-ка, веди! Веди к хозяину! – прикрикнул Дан, потому что на плоской, как ладонь, возвышенности, и впрямь не видно было ни души.
Джим вздохнул и нехотя потрусил вперед. И очень скоро на горизонте показалось круглое пятнышко – шляпа мистера Дудни.
– Молодец! Хороший пес! – похвалил Дан. Старый Джим обернулся к нему, аккуратно взял кость своими стертыми зубами и, оскалясь точь-в-точь как волк, понес ее назад, в тень амбара.
Дети зашагали дальше. В небе над ними, визгливо переговариваясь, повисли две пустельги. Над прибрежными скалами, обведенными белой полоской прибоя, лениво парила чайка. И чуть подрагивали в раскаленном воздухе очертания холмов и шляпа мистера Дудни вдалеке.
Они шли, казалось, ужасно долго – и вдруг очутились у края изогнутой, как подкова, лощины футов сто глубиной. Ее крутые зеленые стенки были сплошь исчерканы овечьими тропами. Стадо паслось внизу, на ровном травянистом дне, под присмотром Младшего Джима, а мистер Дудни со своим вязанием устроился повыше, примостив между коленями пастушью палку с крюком. Дети рассказали ему про выходку Старого Джима.
– Ага, – усмехнулся мистер Дудни. – Просто он раньше вашего меня заприметил. Чем ближе к земле, тем больше видишь. Да вы никак совсем запарились?
– Уф! И устали тоже, – пожаловалась Уна, плюхаясь на траву.
– Ложитесь-ка вот тут, возле меня. Тут скоро будет тень. А там, глядишь, и ветерок подует, разгонит жару да нагонит сон…
