Страница 32 из 50
Тут я понял, что это снова Бони. Он затопал ногами и стал браниться.
«Вы забываетесь, господин консул! – говорит Талейран. – Или, верней, вы некстати вспомнили… родную Корсику».
«Свинья!» – кричит на него Бони и добавляет еще кое-что похуже.
«Император!» – отвечает Талейран, да так презрительно, хуже всякого ругательства.
Но тут, видно, кто-то изнутри прислонился к дверям, и они распахнулись. Бони увидел меня и мигом выхватил пистолет.
«Спокойно, генерал, – говорит ему Талейран. – У этого юного джентльмена просто такая привычка: заставать государственных мужей врасплох. Положите эту штуку».
Бони положил пистолет на стол, так что я уже не сомневался, кто тут главный. А Талейран подходит и берет меня за руку.
«Рад видеть вас, мой милый Кандид. Как поживают добрейший доктор Панглос и славный гурон?»
«Хорошо, – говорю. – А вот я не очень».
«А! Теперь вы продаете пуговицы?» – и он наливает мне стакан вина.
«Мадера, – говорит он. – Правда, не такая хорошая, как та, что довелось мне однажды попробовать».
«Ах ты, шут гороховый! – завопил, опомнившись, Бони. – Да уберите же это отсюда!»
Он так про меня и сказал – «это», но Талейран, как настоящий джентльмен, даже не обратил на него внимания.
«Отведайте фазана, – говорит он мне. – Хотя лично я предпочитаю свинину. Но окажите мне честь и присядьте к столу. Передайте чистую тарелку, генерал!»
И – провалиться мне на этом месте – Бони берет тарелку и толкает ее через стол, насупившись, как недовольный ребенок. Он и вообще-то был маленький человечек – желтолицый, с прилизанными волосами, беспокойный, точно дикий кот. И такой же опасный: я это чувствовал.
«А теперь, – говорит Талейран, закидывая хромую ногу поверх здоровой, – послушаем вашу историю».
Я был сам не свой от волнения, но рассказал-таки все по порядку: с того дня, как получил от него пятьсот долларов – и до того, как у меня отобрали и судно, и груз. Бони сперва тоже слушал, а потом вроде о чем-то задумался, разглядывая из-за шторы толпу у дверей. Талейран его окликнул, когда я закончил рассказ.
«А? – отозвался Бони. – Что нам сейчас нужно, так это мир. Хотя бы на три-четыре года».
«Совершенно верно, – говорит Талейран. – А пока что мне нужен письменный приказ консула призовому суду в Гавре. Пусть возвратят моему другу его корабль».
«Чушь! – говорит Бони. – Отдать отличный дубовый бриг водоизмещением двести семьдесят тонн, и все из-за дурацких сантиментов? Как бы не так! Пусть его передадут моему военному флоту и вооружат десятью – нет, четырнадцатью крупнокалиберными пушками и двумя легкими дальнобойными. А тяжелую дальнобойную он не выдержит?»
И ведь я готов был поклясться, что он все пропустил мимо ушей! Но так уж здорово у него была устроена голова: он всегда слышал все, что ему надо.
«Ах, генерал! – говорит Талейран. – Вы настоящий волшебник – волшебник без стыда и совести… Но ведь судно, несомненно, американское, а у нас и так уже нелады с Америкой».
«А нельзя обойтись без лишних разговоров?» – говорит Бони. На меня он не смотрел, но я нутром чуял, что у него на уме. Я мешал ему, а распорядиться об убийстве для него было все равно что приказать подавать карету.
«Всем рот не заткнешь, – говорю я. – Там еще двадцать два человека команды».
Еще немного, и я закричал бы в голос, как заяц, пойманный в силки.
«Итак, судно американское, – спокойно продолжает Талейран. – Куда выгодней вам было бы вернуть его с изъявлениями дружбы. Можно поместить официальное сообщение в «Монитэре». – (Это французская газета, все равно что «Аврора» в Филадельфии.)
«Хорошая мысль! – одобрил Бони. – В небольшом сообщении можно сказать очень много».
«Вот именно, – кивнул Талейран. – Так я подготовлю текст?»
И он записал что-то в маленькую карманную книжечку. «Да, и вечером представьте мне для окончательной отделки, – говорит Бони. – Пусть «Монитэр» напечатает это завтра».
«Разумеется. Подпишите, пожалуйста», – и Талейран протянул ему вырванный листок.
«Но тут ведь приказ о возвращении брига! – воскликнул Бони. – Неужели нельзя обойтись без этого? Почему я должен отказаться от хорошего судна? Разве мало я уже потерял кораблей?»
Талейран ничего не ответил. И Бони придвинулся к столу и сердито ткнул перо в чернильницу. Но вдруг он опять отпихнул Талейранов листок.
«Одной моей подписи недостаточно, – говорит он. – Должны еще подписаться два других консула: Сьейес и Роже Дюко. Нельзя нарушать закон».
«К тому времени, как мой друг доставит приказ по назначению, – говорит Талейран, а сам смотрит в окно, на толпу, – одной вашей подписи будет вполне довольно».
Бони усмехнулся.
«Это вымогательство!» – сказал он, но бумагу все-таки подписал и толкнул через стол к Талейрану.
«Поезжайте в Гавр и отдайте это председателю призового суда, – говорит мне Талейран. – Вы получите назад свой корабль, а что касается груза – я сам за него заплачу. Сколько вы рассчитывали за него выручить?»
Тут, раз уж пошел мужской разговор, я должен был честно признаться, что не собирался со своим грузом беспокоить английскую таможню – и, следовательно, не могу… м-м… ограничить прибыль определенной цифрой.
– Я так и понял, – хмыкнул Пак. —
Чтоб у нас-то, в семействе Ли,
Да таможню не провели!
Дети засмеялись.
– Смешно, правда? – отозвался Фараон. – Но тогда мне было не до смеха. Вот, значит, Талейран подумал с минуту и говорит:
«Я плохой счетовод и к тому же занят сейчас другими расчетами. Что вы скажете, если мы просто удвоим стоимость груза?»
Что я скажу? Да у меня просто язык отнялся! Я сидел и кивал, как китайский болванчик, пока он писал распоряжение своему секретарю, чтобы мне выплатили… ох, столько денег, что вы все равно не поверите.
«О, господин аббат! – вымолвил я наконец. – Благослови вас Господь за вашу доброту!»
«Да, – говорит он. – Я действительно служитель Божий, хотя и поневоле… Но теперь меня называют «господин епископ». Вот, примите это от меня – вместо благословения».
И дает мне записку.
«Этот человек меня все время грабит! – говорит Бони, заглядывая мне через плечо. – Нам нужен национальный банк… Нет, вы в самом деле с ума сошли?» – заорал он на Талейрана.
«Совершенно верно, – говорит Талейран и встает со стула. – Но успокойтесь, это не заразно, по крайней мере для вас. Эта болезнь называется благодарностью. Сей юный джентльмен подобрал меня на улице и накормил, когда я был голоден».
«Ну конечно! А теперь он явился сюда разыгрывать сцены. И вы с ним возитесь, а тем временем Франция ждет».
«О да! Несчастная Франция! – говорит Талейран. – Ну, прощайте, Кандид. Да, кстати: вы уже получили от Красного Плаща разрешение передать мне тот разговор президента с министрами?»
Я только головой помотал, не в силах вымолвить ни слова. Но тут Бони совсем потерял терпение и чуть не в шею вытолкал меня из комнаты. Этим дело и кончилось.
Фараон поднялся и засунул скрипку, головкой кверху, в глубокий карман сюртука.
– Но мы ведь еще столько всего хотели узнать! – заволновался Дан. – И как вы добрались домой, и что сказал тот старик на барже, и как, наверно, удивился ваш кузен, когда ему пришлось отдать обратно «Берту Оретт», и…
– Да, и еще про Тоби! – вспомнила Уна.
– И про индейских вождей, – подхватил Дан.
– Ну пожалуйста, расскажите еще! – взмолились они в один голос.
Пак пнул ногой лежавшую поверх костра дубовую ветку, и она задымила так, что дети расчихались. Когда они протерли глаза, в овраге никого не было, только старый Хобден торопливо спускался по склону.
– Двух у меня утащили, цыгане проклятые! – закричал он еще издали. – Черную курочку и пестрого петушка.
– Я так и подумал, – сказал Дан, подбирая длинное хвостовое перо, которого не заметила старая цыганка.
– В какую сторону они поехали? Куда эти чертовы бродяги поехали? – не унимался Хобден.
– Хобби! – повернулась к нему Уна. – А тебе бы понравилось, если б мы докладывали лесничему Ридли, куда ты ходишь?
