Страница 36 из 50
– На дрова. Мы ведь не знали, сколько нам придется там просидеть. У Эдди нашлись кремень и кресало, на растопку пошло содержимое старых чаячьих гнезд – и мы разожгли костер. Он отвратительно дымил, и его приходилось загораживать от ветра лодочными досками, укрепив их стоймя между камней. Опытным путешественникам такие вещи не в диковинку. Однако я был уже не столь крепок, как в молодые годы, и, боюсь, причинил моим товарищам немало хлопот.
К полуночи буря разыгралась вовсю. Эдди выжал воду из своего плаща и хотел было отдать его мне, но я сказал, что налагаю на него послушание: завернуться в плащ самому. Тогда он обнял меня и держал в своих объятиях всю ночь – всю нашу первую ночь под открытым небом. И Меон попросил у него прощения за свои вчерашние слова: что Эдди, мол, убежал бы прочь и оставил меня умирать на отмели.
«Все-таки половина твоего пророчества сбылась, – ответил Эдди. – Я и впрямь подобрал сутану (она у него задралась от ветра). А теперь возблагодарим Господа за его милосердие».
«Гм! – отозвался Меон. – Если шторм не утихнет, мы вполне можем рассчитывать на голодную смерть».
«Коли будет на то Господня воля, Он пошлет нам пропитание, – заверил Эдди. – Подпевайте же мне хоть немного, пока я буду взывать к Нему».
Он приподнялся, опираясь на скалу, и затянул псалом, хотя ветер хлестал его по лицу и выхватывал слова изо рта.
В глубине души я всегда честно признавал, что Эдди лучше и добродетельнее меня. Но я тоже старался как мог – да-да! – старался изо всех сил…
И вот наступило утро, потянулся день – наш второй день на голом островке. В скалах попадались углубления, наполненные дождевой водою, да и не впервой мне было поститься, и все-таки мы сильно страдали от голода. Меон не давал костру совсем угаснуть, подкладывая щепку за щепкой, и добрые мои друзья старались усадить меня прямо над этим крохотным огоньком, а я был слишком слаб, чтобы противиться. Ночь я провел в объятиях Меона, который прижимал меня к груди, точно малое дитя. Бедный Эдди слегка свихнулся и вообразил, что обучает хор певчих у нас дома, в Йорке. При этом он был с ними ангельски терпелив!
«Еще немного, – прошептал Меон, – и все мы отправимся к своим богам. Как-то примет меня Вотан? Он уж знает, что я в него не верю! А с другой стороны, не могу же я, будто наш король, в последнюю минуту начать заискивать перед христианским богом, чтобы – как это у вас называется? – спасти свою душу! Что же мне делать, епископ?»
«Милый мой, – сказал я ему, – коли ты и впрямь так считаешь, лучше не делай ничего. Заискивать перед Богом (любым богом!) ради выгоды – хуже не придумаешь. Но если тебя удерживает одна лишь гордость упрямого юта, помоги мне подняться, и я окрещу тебя прямо сейчас».
«Лежи, – ответил Меон. – Может, до́ма у камина я рассудил бы иначе. Но предать отцовских богов – даже если в них и не веришь – в разгар этакой бури… А сам бы ты как поступил?»
Я лежал в его крепких, дружеских руках, согреваясь живым теплом его сердца. Для богословских споров момент был неподходящий.
«Нет, – сказал я ему, – я бы не предал моего Бога».
И даже сейчас я не мог бы сказать иначе.
«Благодарю тебя, – прошептал Меон, – пока жив, я этого не забуду!»
И тут я, должно быть, задремал и видел во сне мою Нортумбрию и прекрасную Францию… а очнулся уже при свете дня – оттого, что Меон испустил тот ужасный, пронзительный вопль, каким язычники призывают Вотана.
«Лежи тихонько, – сказал он мне, – теперь очередь за Вотаном. Я все же решил испытать его еще разок».
Тут к нам приковылял бедняга Эдди, все еще отбивая такт невидимому хору.
«Зови, зови своих богов, – закричал он, – и посмотрим, что они тебе пошлют! Они небось уехали путешествовать – или ушли на охоту!»
И даю вам слово, он не успел еще договорить, как из-под гребня набежавшей волны вынырнул Пэдда и, перевалившись через риф, плюхнулся чуть не к нам на колени! В зубах у него трепыхался окунь. А какое забавное лицо было у Эдди, когда он завопил: «Чудо! Чудо!» – и тут же принялся чистить рыбину.
«Долго же ты нас разыскивал, сын мой, – сказал Меон. – Ступай налови нам рыбы, да поскорей, Пэдда! Мы умираем с голоду».
Старый тюлень тотчас попятился обратно в воду и поплыл, извиваясь, точно лосось, навстречу бурлящему прибою.
«Мы спасены, – сказал Меон. – Когда ветер немного утихнет, я пошлю Пэдду за помощью. Ешьте и будьте благодарны».
В жизни не едал я ничего вкуснее этих полусырых окуньков, которых мы вынимали из пасти тюленя и торопливо жарили над костром. А Пэдда, прежде чем снова кинуться в море, всякий раз прижимался к хозяину и нежно урчал, и по щекам у него катились слезы! Я и не знал, что тюлени тоже плачут от счастья… совсем как мы.
«Господь Бог, – рассуждал Эдди с набитым ртом, – несомненно, сотворил тюленя красивейшим из всех плавучих созданий. Взгляните, как Пэдда борется с течением! Он рассекает волны, точно утес! Вот он нырнул – видите пузырьки? – а вон опять высунулся и глядит… и что за умные глаза! Да благословит тебя Всевышний, братец мой Пэдда!»
«Ты же сам называл его дьявольским отродьем», – засмеялся Меон.
«Увы мне, грешному! – потупился Эдди. – Позови его сюда, и я попрошу у него прощения. Господь послал его к нам на помощь – и мне, глупцу, на посрамление».
«Вовсе незачем тебе вступать в сговор с нечистой тварью, – злорадно заметил Меон. – Но, может, Господь послал Пэдду к его преосвященству, как некогда посылал воронов, доставлявших пропитание вашему пророку Илие?»
«Воистину так! – воскликнул Эдди. – Я непременно это запишу, если только доберусь домой живым».
«Погодите! – сказал я. – Давайте все втроем преклоним колена и возблагодарим Господа за его доброту».
Мы встали на колени, и славный Пэдда пришлепал поближе и просунул голову к Меону под локоть. Я положил руку ему на макушку и благословил его. Эдди сделал то же самое.
«А теперь, сын мой, – обратился я к Меону, – не пора ли мне окрестить тебя?»
«Еще не время, – ответил он. – Сперва нужно добраться до дому. Никакой бог, на небесах или на земле, не сможет сказать, что я пришел к нему или покинул его потому, что промок и продрог. Сейчас я отправлю Пэдду за лодкой. Как по-твоему, Эдди, это колдовство?»
«Вовсе нет, – вздохнул Эдди. – Просто Пэдда разыщет кого-нибудь из твоих людей и станет хватать их за подолы и тянуть к берегу… Точно так же хватал он и меня в то воскресенье, в церкви – должно быть, просил, чтоб ему спели. Но я тогда испугался и ничего не понял».
«Зато теперь ты понимаешь», – сказал Меон и махнул Пэдде рукой. Тот бросился в воду и помчался прочь, оставляя на море пенный след, точно боевая ладья. Шел дождь, и мы скоро потеряли его из виду.
Прошло еще несколько часов, прежде чем нас подобрали. Нелегко было причалить к нашему скалистому островку, да еще в такое ненастье. Наконец люди Меона втащили меня в лодку – я так закоченел, что не мог двигаться – а Пэдда всю дорогу плыл за нами, радостно тявкая и кувыркаясь в волнах…
– Умница Пэдда, – пробормотал Дан.
– И только после того, как мы переоделись и отдохнули, – продолжал архиепископ, – и все слуги Меона собрались в доме, он изъявил готовность принять крещение.
– А Пэдду тоже окрестили? – спросила Уна.
– Нет, конечно: это была просто шутка. Но он сидел на своей подстилке посреди горницы и, помаргивая, наблюдал, как совершают обряд. И когда Эдди, обмакнув пальцы в святую воду, украдкой начертил крест на его влажной морде, Пэдда поцеловал ему руку. А всего неделю назад Эдди нипочем бы до него не дотронулся. Вот уж действительно чудо! Но, кроме шуток, я был несказанно рад окрестить Меона. Великолепная, редкостная душа… И ни разу не пожалел он о своем решении, ни разу не обернулся назад!
Архиепископ вздохнул и прикрыл глаза.
